Теперь-то он понимал – дай он в те мгновения волю своему
языку, потом ещё пришлось бы просить кровного врага о прощении. За
несправедливый навет. На самом деле Волкодав это уразумел очень быстро. Когда
разглядел совсем рядом с собой свою котомку и, главное, – рукой можно
достать, а руки не связаны – ножны с Солнечным Пламенем. И Мыша, нахохлившегося
на треугольной кожаной петельке.
«Мы идём к острову Закатных Вершин, – сказал ему
Винитар. – Там мой дом. Думается, это подходящее место, чтобы завершить
нашу вражду».
Вот так. Отвечать не хотелось, да и что тут ответишь? –
и Волкодав промолчал, только кивнул. Их с Винитаром вражда могла завершиться
только одним способом. Поединком. Божьим Судом. Ибо, когда нет простого счёта
взаимным обидам, счёта, подлежащего ясному истолкованию по законам, одинаковым,
в общем-то, у всякого племени, – совета испрашивают у Богов. И в этом
также сходятся все Правды, присущие народам земли. У одних – ныне принятые. У
других – бытовавшие давным-давно, почти позабытые, но воскресающие грозно и
властно, когда речь заходит не о скучном обыденном разбирательстве, – о
чести…
Волкодав так ничего кунсу и не сказал. Не потому, что
непременно собирался его убить, а значит, не должен был с ним разговаривать.
Просто у него дома полагали, что разговаривать есть смысл там и тогда, когда
что-то неясно и следует обсудить. А если обсуждать нечего и осталось лишь
ждать, а потом действовать, – так чего ради попусту молоть языком?
Винитар тоже ничего не стал ему объяснять. Не стал
рассказывать, как едва заставил себя отпустить живыми Хономера с кромешниками.
Наверное, предполагал, что Волкодав станет слушать разговоры его людей и со
временем сам всё поймёт. А может, ему было попросту всё равно…
Несколько дней венн пребывал в довольно странном состоянии:
пока лежишь смирно и не пытаешься шевелиться – кажется, вот сейчас встанешь и
горы свернёшь. А попробуй хоть голову приподнять, и становится ясно, что ты
беспомощен, как новорождённый котёнок. Вот что получается, когда дух совсем уж
было изготовился вылететь из тела и был удержан, можно сказать, за хвост!
Немалое время требуется ему, чтобы водвориться назад и упрочиться в едва не
покинутой оболочке. Тут поневоле задумаешься, как легко и быстро можно
изувечить человека. И сколько требуется терпения и лекарской сноровки, чтобы
опять поставить его на ноги!
Правду сказать, на самом деле уморить Волкодава оказалось не
так-то просто. Даже Хономеру – при всём его опыте жреца-Радетеля. Теперь-то,
оглядываясь назад, Волкодав многое видел ясней прежнего, – жаль только, с
большим опозданием. Начать с того, что Хономеру, по-видимому, долго не
удавалось довести его до потребного бессилия. Не на такого напал. А потом они с
Волком чуть не пустили по ветру весь его замысел, сойдясь в единоборстве
слишком рано, когда Наставник был ещё несравнимо сильнее ученика. Так, что
многим победа Волка показалась, наверное, незаслуженной. А впрочем… Спасибо
тебе, Волк, что использовал единственную возможность, которая тебе
подвернулась. Спасибо – и прости за то, что довелось переложить на тебя эту
ношу…
И сидение над картами, если подумать, оказывалось не таким
уж бесполезным. Как и гонка по лесной дороге, когда он неизвестно ради чего
силился наверстать время, потраченное в Овечьем Броде. Он сам не понимал, зачем
спешил, ему просто так хотелось, а ведь тело, по обыкновению, оказалось мудрей
разума. Оно само себя принуждало к свирепой работе, искореняя накопившуюся
отраву. И справилось. Почти. На хуторке Панкела Волкодаву не хватило совсем
немного, чтобы вовремя раскусить хозяина… а заодно с ним Шамаргана… и вовсе
оставить Хономера с носом. Тот, похоже, и сам уже испугался, что вот-вот может
упустить строптивого венна. Отравы, подмешанной в простоквашу, определённо
хватило бы на десятерых.
Да чтоб я ещё в жизни хоть раз притронулся к простокваше…
А вот почему Хономер ну никак не мог дать ему спокойно уйти,
почему он затеял всю эту канитель с отравой и даже не поленился самолично
отправиться на границу Озёрного края – на сей счёт следовало поразмыслить.
Вот только проку с того, даже если его осенит и он
догадается?..
За три минувших года славный корчмарь Айр-Донн до того
привык к почти ежедневным появлениям своего приятеля-венна, что теперь, без
него, не мог отделаться от ощущения саднящей неполноты. Во всяком случае, по
вечерам он постоянно ловил себя на том, что беспрестанно поглядывает на дверь,
помимо разума ожидая: вот сейчас она распахнётся и первым внутрь, по
обыкновению, впорхнёт Мыш – чтобы немедленно опуститься на стойку перед
Айр-Донном и проверить, не готово ли уже для него блюдечко молока с хлебом.
День сменялся днём, но чуда, конечно, не происходило. Более
того, корчмарь был человек тёртый и подозревал, что больше Волкодава не увидит
уже никогда. Один раз судьба свела их вместе самым странным и неожиданным
образом… Сведёт ли ещё? Или, может, для этого Айр-Донну потребуется переехать
вместе со своим заведением куда-нибудь в западную Мономатану?..
А что. Если хорошенько подумать – не такое уж дикое
предположение. Допустим, он женит сына на хорошей тин-виленской девчонке, а
сам, по-прежнему лёгкий на подъём, переедет, отстроится, начнёт радовать
чернокожих вкусными и непривычными блюдами… И этак через полгода через порог
шагнёт Волкодав. Шагнёт – и поздоровается как ни в чём не бывало: «Благо тебе,
добрый хозяин, под кровом этого дома. Хорошо ли бродит нынче пиво в твоих
котлах?..»
Эта возможность пребывала пока ещё на стадии несбыточной и
туманной мечты. Как знать, предпримет ли Айр-Донн в действительности нечто
подобное. Мало ли что ему сейчас представляется разумным и вероятным. Пройдёт
время, и, занятый делами, он станет всё реже вспоминать Волкодава. А потом
возьмёт своё возраст, в котором даже вельху, неугомонному страннику,
родившемуся в повозке, вроде бы пора уже прочно осесть на одном месте, и сегодняшние
мечты покажутся глупым ребячеством?.. Как знать!
Оттого Айр-Донн ни с кем не делился мыслями, посещавшими
его. Даже с сыном. И каждый день продолжал готовить сметану. Тем более что она
у него никогда не залёживалась. Тин-виленцы успели распробовать «удивительное
вельхское лакомство» и весьма охотно покупали его.
– Что же это получается, венн? Опять я должен тебя
благодарить?.. Что ты ещё мне подаришь, когда мы встретимся снова?..
А потом в гавани причалил очередной корабль, и в «Белом Коне»
появились два совсем неожиданных гостя. Один был ветхий старик, второй –
молодой мужчина, заботившийся о нём, точно сын об отце. Он почтительно называл
старца Наставником. («Тоже…» – сразу подумалось корчмарю.) А впрочем, мало ли
на белом свете наставников. Странность и неожиданность состояла в другом. И
проявилась не сразу.
То, что они прибыли на корабле, Айр-Донн понял немедля. Оба
были определённо нездешними, и к тому же молодой тащил поклажу: две дорожные
сумки и ещё что-то большое, плоское, тщательно обшитое кожей. Когда он поставил
это что-то рядом с собой на скамью («Не на пол», – отметил про себя
Айр-Донн), раздался негромкий стук, который могло произвести дерево.
Путешественники были жрецами Богов-Близнецов – это легко было распознать по
одежде, – и корчмарь рассудил про себя, что в свёртке, должно быть, таился
некий священный предмет.
