– Вот как, – ровным голосом проговорил
Винитар. – Что ты не любишь его, это я понял ещё в Галираде, когда мы
беседовали на берегу. Но не представлял, до какой степени. Почему же ты заодно
горло ему не перерезал, жрец?
– Потому, что пообещал отдать его тебе.
Винитар некоторое время молчал.
– Налегке, я смотрю, путешествовал этот венн… –
снова ехидно встрял Аптахар. – Безо всякой котомки, даже без оружия, а о
кошеле с деньгами я уже и вовсе молчу…
Воины, окружившие лодку, захохотали при этих словах и
немедленно занялись поисками. От настоящего морского сегвана, привыкшего биться
на воде и затем потрошить вражеские корабли, невозможно что-либо спрятать на
судне, не говоря уже о судёнышке. Комесы живо вытащили из якобы потайного
рундучка на корме заплечный мешок Волкодава и его мечи: Солнечный Пламень в
ножнах и два деревянных. Кромешники, не успевшие ни порыться в мешке, ни кинуть
кости, разыгрывая великолепный меч, только заскрипели зубами, досадуя, что
потащили добычу с собой, в спешке не догадавшись спрятать её на берегу. О том,
что Хономер нипочём не позволил бы им оставить у себя приметные вещи, ни один
из них не подумал.
Всё найденное живо передали на «косатку». Шамаргана,
некстати поднявшегося на ноги, при этом уронили за борт. Может, случайно, а
может, и намеренно. Он вынырнул и, хмуро отплёвываясь, зашлёпал по воде к
берегу. Мореходы провожали его шуточками и смешками.
Кунс Винитар спросил жреца:
– Как же мне отблагодарить тебя за то, что ты всё-таки
привёз его сюда живым?
Хономер славился не только тем, что его, как всякого жреца,
трудно было переспорить. Его почти никому не удавалось застать в словесном
поединке врасплох. Всегда казалось, что он насквозь видит противника и заранее
готовит ответ. Он и теперь ничуть не задумался:
– Скажи мне, как звали нашего единоверца, старика,
убитого при набеге на Серых Псов. В Галираде ты не пожелал назвать его имя…
Воины Винитара ловко забирались на борт «косатки»,
отряхивались, стаскивали и отжимали одежду. Никто не услышал короткого удара в
кормовой штевень. А если и услышал, то внимания не обратил. Такой звук могла бы
произвести коряга, царапнувшая по корабельному дереву.
– Я не то чтобы не пожелал назвать имя, –
проговорил Винитар. – Я просто не знал, как его звали, этого старика. И
сейчас не знаю. Если помнишь, я не говорил «не скажу». Я тебе сразу
посоветовал: спрашивай венна. – И кивнул могучим парням, стоявшим наготове
с шестами, воткнутыми во дно: – Вперёд.
Лодка закачалась, отодвигаемая могучим боком «косатки». Морской
корабль медленно двинулся с места и заскользил навстречу лунному свету –
вперёд, сквозь запутанный лабиринт островов. Ночная темнота всего менее смущала
Винитара. Дорогу обратно к морю он уверенно нашёл бы и без карты – что днём,
что теперь.
Хономер смотрел вслед уходившей «косатке» и впервые за очень
долгое время не мог придумать достойного слова. Вот и оказалось всё зря. И
снадобье, которым он понемногу подпаивал Волкодава, и спешное путешествие в
Озёрный край, и гибель двоих человек… В который раз проклятый язычник умудрился
натянуть ему нос…
Оставалось утешаться лишь тем, что теперь-то уж он навсегда
убрался с дороги. Правду молвить, не самое могущественное утешение.
Кромешникам не довелось испытать такого горького
разочарования, как их предводителю. Они быстрее вернулись к насущному. Раненый
взялся за руль, здоровый приготовился грести – им ещё предстояло петлять и
петлять по протокам, добираясь туда, где ждали лошади, палатка и костёр,
разведённый спутниками, оставленными дожидаться.
И вот тут хватились Шамаргана. Ещё бы им не хватиться его,
ведь скамейка второго гребца так и стояла свободная. А Шамарган, выпавший за
борт и ушедший в сторону берега, по сию пору не возвратился.
Его несколько раз окликнули по имени. Он не отозвался. С
берега вообще не долетало никаких звуков, кроме лёгкого шума ветерка да окликов
ночных птиц.
– Удрал, – сказал Хономер. Он-то знал, что
Шамарган далеко не такой дурак, чтобы попытаться выйти к лагерю берегом.
– Ну и невелика потеря, – буркнул кромешник,
сидевший на вёслах.
«Это с какой стороны посмотреть…» – подумал Хономер, уже
начиная прикидывать, что именно о его тайных делах было известно беглому
лицедею, а что – нет.
«Косатки» уже не было видно. Она выбралась на открытые плёсы
и, развернувшись, уверенно двигалась к морю. Туда, где, вращаясь кругом
Северного Гвоздя, медленно запрокидывались в небесах негасимые светочи
путеводных созвездий.
Расскажу я вам, люди, Не совсем чтоб о чуде – Будет прост
мой недолгий рассказ. В рыжей шкуре я бегал И любил человека: Это счастьем
зовётся у нас.
Сын старинной породы,
Я нанизывал годы,
Ликовал, отмечая весну.
Время мчалось недаром —
Стал я сивым и старым
И однажды навеки уснул.
Вытер слёзы хозяин:
«Больше ты не залаешь,
Не примчишься, как прежде, на зов.
Спи спокойно, мой милый…»
Но какая могила
Удержала собачью любовь?
Убегать беззаботно,
Оставлять без присмотра
Тех, кого на земле защищал?!
Да когда так бывало,
Чтоб меня не дозвались,
Чтоб на выручку я опоздал?..
…А потом было вот что.
Как-то зимнею ночью
Возвращался хозяин домой.
Я – по обыкновенью —
Бестелесною тенью
Провожал, укрываемый тьмой.
Было тихо вначале,
Только сосны шептали
Да позёмка мела под луной…
Недоступную взгляду
Я почуял засаду
У развилки дороги лесной!
«Что, хозяин, мне делать?
Мне, лишённому тела,
Как тебе на подмогу успеть?..»
Я рванулся из тени,
Из нездешних владений,
И возник перед ним на тропе!
Перед смертью-старухой
Я не ползал на брюхе,
Не скулил, не просился назад.
Под напором свирепым
Просто лопнули цепи —
«Поспеши, мой хозяин и брат!»
Изумлён нашей встречей,
Он пошёл, не переча,
Доверяя любимому псу,
По тропе безымянной
