И умел пёс только одно: бесновато лаять на всех,
появлявшихся около двора или входивших во двор. В том числе – на хозяина,
которого, правду сказать, сторожевой пёс ненавидел больше всякого чужака…
И мысли его, внятные Волкодаву, вполне соответствовали
неизбывному сидению на цепи. Ничего общего с ясным разумом Мордаша или степного
воина Тхваргхела, сопровождавшего кочевого вождя. Старый пёс не умствовал, не
тянулся к чему-либо помимо насущного. Он даже не подозревал, есть ли что-то, к
чему можно тянуться. Пустая миска – где же Тот-кто-кормит – сожрать бы этого,
дразнящего, – цепь коротка, не пускает – а это ещё кто во дворе
появился?..
Кобель не знал, что ему делать с сильным и неизведанным
чувством, которое внушал странный чужак. И, вместо того, чтобы заходиться
бешеным лаем, на всякий случай просто стоял и смотрел, напрягая, как мог,
оплошавшие к старости, гноящиеся глаза.
– Панкела дома нету, – по-прежнему неприветливо
проговорил Шамарган. – Нужен если, жди. Скоро придёт.
Волкодав кивнул и уселся на длинное бревно, лежавшее под
стеной. Он не стал спрашивать, кем доводился беглый лицедей хозяину дома и
почему считал возможным распоряжаться. Ему не было дела. Захотят, сами
расскажут. А не захотят – ну и не надо.
Вот и положил я начало своему путешествию… Дай-то Боги,
чтобы продолжение получилось не хуже!
На самом деле итигулы уверенно обещали, что после посещения
гостеприимного Панкелова дома ему станет вовсе не о чем беспокоиться и всё
пойдёт как по маслу, однако Волкодав предпочитал не обольщаться. Приучен был,
что слишком часто всё в жизни сворачивало не туда и не так, как он себе
представлял. Да и на щедрого гостеприимца этот Панкел покамест что-то был не
очень похож…
Насколько венн мог понять, Синий Лёд жил бобылём.
Присутствия хозяйки не ощущалось нигде и ни в чём. Не думалось, что она ушла на
озеро полоскать или засиделась у подруги, к которой заглянула по делу. Нет,
женщины здесь попросту не было. Не было и детей. Грязноватый двор стоял
неухоженным и угрюмым; там, где обитает хорошая семья, никогда не увидишь
такого. Случилось ли что у Панкела с тех пор, когда его последний раз видели
горцы? Или это я начал слишком поспешно о людях судить?..
Хозяин появился во дворе на закате – невысокий, кряжистый
мужик с пронзительными, вечно прищуренными голубыми глазами и густой сединой в
бороде и волосах. Волкодав так и не сумел определить, какого цвета была у него
кожа – золотистая, присущая жителям Озёрного края, тёмно-медная, как у горцев и
кочевников южных степей, или какая-то ещё. Выговор Панкела также не вносил
особой определённости, а впрочем, какая разница, к какому народу он
принадлежал?
Вместе с ним в калитку прошмыгнула ещё одна собачка. Пегий
пёсик отнюдь не составлял гордости ни одного из собачьих племён. Низкорослый и
криволапый, с телом норного охотника и несообразно большой, длинномордой
головой, доставшейся от предка – овечьего пастуха, он был сущим уродцем. И
далеко не храбрецом. Он боялся и хозяину под ноги угодить, и попасть под удар
захлопывавшейся калитки. То и другое не вполне удалось ему. Створку калитки
притягивал и ставил на место увесистый камень, оплетённый верёвочной сеткой.
Предусмотрительно поджатый хвост кобелишка благополучно сберёг, но, судя по
взвизгу, одной задней лапке всё же досталось. Коротко вскрикнув, пегий сразу
умолк и метнулся в самый дальний угол двора. Знать, боялся дождаться себе на
загривок ещё худших неприятностей вроде пинка или метко пущенной палки. Ну и
Панкел, в который раз подумалось Волкодаву. Может, я всё-таки ошибся двором?
Или вообще не в ту деревню забрёл?..
Но нет. Панкел назвался и безо всякого удивления принял
письмо, сплетённое итигулами. Пока Волкодав пытался вообразить, что за беда
могла до такой степени изломать человека, что его начало бояться и ненавидеть
собственное зверьё, Панкел не спеша, придирчиво осмотрел говорящие узлы и
сказал:
– Хорошо. Всё сделаю, как они просят.
И ушёл в дом, скупо пообещав приготовить гостю ночлег.
Некоторое время спустя Шамарган вынес кувшинчик кислого молока, ложку и хлеб:
– На вот. Подкрепись пока.
Волкодав не стал просить у него дополнительное блюдечко для
Мыша. Он и так был не рад, что воспользовался письмом итигулов и явился сюда.
Мог бы сам нанять лодку и проводника из местных, знакомого с лабиринтами Ковша…
Простокваша имела странноватый, но довольно приятный
привкус: такой, словно в неё подмешали лесных орехов, растёртых в мелкую пыль.
Волкодав оставил немного на дне горшочка для Мыша, улетевшего на озеро гонять
вечернюю мошкару, и лениво задумался, понравится ли такая простокваша зверьку.
Последние лучи неистово горели на вершинах деревьев, но
вверх по стволам постепенно и неотвратимо распространялась лиловая темнота.
Среди баснословных книг, в разное время попадавшихся Волкодаву, было несколько
удивительно сходных, хотя написали их очень разные сочинители. Во всех этих
книгах земной мир захватывали некие злые силы, причём захватывали удивительно
внезапно и быстро, как будто все Светлые Боги и хорошие люди не то впали в
спячку, не то полностью отупели. И вот последние носители Добра пробирались
тайными тропами, попадая из одной передряги в другую: реки старались их
утопить, звери – сожрать, а горы – сбросить в бездонные пропасти. Не говоря уж
о том, что каждый незнакомец, встреченный на пути, непременно оказывался
предателем…
Сам Волкодав на своём веку видел от людей всякое. И не
очень-то жаловал двуногое племя. Но чтобы все вот так поголовно готовы были
предаться Злу?.. Словно всю жизнь только подходящего случая ждали?..
Сторожевой кобель лязгнул цепью и неприязненно заворчал: из
дому появился Панкел. Хозяин двора сел на пороге и стал молча смотреть на
Волкодава, словно ожидая чего-то.
– Я хотел бы отблагодарить тебя, господин мой, –
сказал ему венн. – Если позволишь, я бы подновил конуру твоего пса.
Он боялся, что Панкел усмотрит в его предложении намёк на
скверное хозяйствование и затаит обиду, но этого не случилось. Синий Лёд,
казалось, сперва просто не понял, о чём говорил его гость. Но потом понял и
фыркнул:
– Конуру?.. У тебя что, железные штаны с собой
приготовлены?.. Прошлой осенью купцы ехали, один возчик на спор с кнутом к нему
сунулся, так еле отбили!
– Значит, тем более незачем такому славному псу в
рассохшейся конуре жить, – сказал Волкодав. – Может, дашь мне
несколько досочек, если я смогу с ним поладить?
Шамарган, помнивший, как ластился к венну свирепый Мордаш,
криво усмехнулся, но ничего не сказал, а Панкел досадливо отмахнулся:
– Если вправду поладишь, так хоть совсем его забирай. Я
такого сторожа, который чужим готов руки лизать, всё равно не стану кормить.
Волкодав подумал о том, как отправится путешествовать дальше
вдвоём со старой, ничему не обученной, но зато чудовищно злобной и всё ещё
очень сильной собакой. Эта мысль позабавила и порадовала его. Он повернулся к
Панкелу, желая поймать того на слове и пообещать, что завтра с утра непременно
«попробует» мирно договориться с несчастным, озверевшим от цепной жизни
собратом…
