Ему повезло. Служанка, только вышедшая из ярко освещённой
харчевни, ничего необычного не разглядела. Ушей Волкодава достиг её
напутственный крик:
– Поймай его, господин, уж ты его всенепременно
поймай!..
Беглеца настигли в двух верстах от Овечьего Брода, там, где
заросшие лесом холмы неожиданно расступались, окаймляя большое клюквенное
болото. Осенью по торфяникам без труда можно будет спокойно ходить, собирая
вкусную ягоду; лишь посередине так и останутся чернеть бездонные окна-бочаги, к
которым лучше близко не подбираться. Но теперь, весной, недавно сошедший снег
сбежал в низину сотнями больших и маленьких ручейков, трясина опасно взбухла и
сделалась непроходима. С вечера похолодало, над топью плотными белыми куделями
распростёрся туман. Неосязаемый ветерок шевелил густые белые пряди, заставлял
их клубиться, перетекать, тянуться щупальцами на сушу…
С той стороны, что была всего ближе к погосту, берег
выдавался в болото длинным мысом, не заросшим деревьями. Только на самом конце,
у края воды, ветвился буйный ольшаник. К нему вела единственная тропинка,
проложенная охотниками до морошки и клюквы; по ней-то теперь бежал во все
лопатки Шамарган, решивший, будто обнаружил верный путь через болото.
Ну как есть дурак, размышлял Волкодав, понемногу обходя
пробиравшуюся лесом погоню. Нет бы честь честью спел жрецам песню-другую,
отблагодарил за доброе обхождение и вечерю… а чуток погодя умыкнул тихонечко
свою арфу, небось достало бы сноровки. Чего ради было их до белого каления
доводить и весь погост кверху дном переворачивать? А уж коли дерзок невмерно и
на рожон обязательно желаешь переть, что же загодя не разведал как следует,
куда улепётывать станешь?..
Ему самому тропа была не нужна. Краем мыса, где надёжная
земля уступала место мокрому кочковатнику, он далеко обогнал Шамаргана и вперёд
него достиг густой чащи ольховых кустов. Беглый лицедей ничего не увидел – в
лицо светила луна – и ничего не услышал за хрипом собственного дыхания. Да, в
общем-то, особо и нечего ему было видеть и слышать. Не только волки умеют
незримыми пробираться по лесу, когда того пожелают.
Первыми из лесу на открытое место выбрались псы. Они,
конечно, легко покинули бы сзади людей, куда менее поворотливых в ночном лесу,
и, пожалуй, давно взяли бы добычу, – но поводок Мордаша крепко держал
старейшина Клещ, а забегать вперёд вожака никто не дерзал.
Мордаш тянул хозяина за собой, вскинув голову и возбуждённо
приподняв висячие уши. Ему не было нужды приникать носом к земле: Шамарган
проложил для него в ночном воздухе целый большак, широкий и очевидный, словно
дорога, упирающаяся в ворота селения. Позади старейшины поспешал жрец, тот
самый, старший из четверых, явивший воинскую повадку. Теперь он осторожничал и
заметно берёг правую руку, наспех обмотанную повязкой, откроенной от
двуцветного одеяния. Ещё у околицы, недовольный медлительностью хромого Клеща,
Ученик Близнецов попробовал было перенять у него поводок Мордаша. За что
немедля и поплатился. Ощутив на ремне незнакомую руку, кобель тотчас
вознамерился её откусить. И откусил бы напрочь, – не прикрикни хозяин.
А за собаками и двумя предводителями следовала добрая
половина мужчин Овечьего Брода. Иные – с факелами либо масляными светильниками,
норовившими погаснуть от быстрой ходьбы. Иные с палками, с ножами, готовыми
выскочить из поясных ножен. Иные – просто с кулаками наготове. Чуть не весь
погост, исполчившийся на одного человека. Что останется то него, когда поймают?
Мокрое место удастся ли отыскать?..
Остались позади последние клюковатые, измельчавшие деревца,
погоня вышла на мыс. Полная луна светила так ярко, что были различимы даже цвета.
И резкой тенью виднелся впереди силуэт бегущего человека, изготовившегося
нырнуть в густые кусты. Собаки сразу залаяли вдвое уверенней и веселей, люди
торжествующе закричали. Беглый лицедей, сам себя загнавший в ловушку, вот-вот
должен был попасться.
Каким именно образом следовало его наказать, ни Ученики
Близнецов, ни жители погоста толком поразмыслить времени не имели. И, наверное,
всё получилось бы именно так, как в подобных случаях чаще всего и бывает.
Отчаянное сопротивление угодившего в тупик беглеца – десятки рук, норовящих за
что попало его ухватить – рьяное чувство собственной правоты – кровь на траве и
камнях, много крови на ладонях и лицах людей, на мордах озлобленных псов –
мокрое хлюпанье под ногами и опускающимися палками – неподвижное тело,
переставшее вскрикивать от пинков и ударов… а потом – мучительное протрезвление
и невозможность посмотреть друг дружке в глаза. «За что ж мы его…»
Но – не случилось. К большому счастью для жителей Овечьего
Брода, хотя им довелось это счастье осознать далеко не всем и не сразу.
Они увидели, как Шамарган с разгону нырнул в ольховники,
где, как им было отлично известно, узенькая тропа огибала валун и прямиком
ныряла в непроглядную полую воду. Вот махнули и стали успокаиваться лиственные
ветки, серебряные с чёрным подбоем в свете луны. Минуло ещё мгновение…
…И из зарослей навстречу преследователям вышел большой
зверь. Вышел не торопясь, уверенно и очень спокойно…
Бесстрашный Мордаш тотчас же замолк и остановился – так резко,
что старейшина Клещ с разгону налетел на него и даже ругнулся от неожиданности.
Замолчали и другие собаки.
На пути погони стоял пёс. Громадный кобель невиданной в
Шо-Ситайне породы, остроухий, похожий на очень крупного волка, вот только от
этого пса не помня себя разбежалась бы любая стая волков.
И поистине было отчего вздрогнуть поджилкам. Луна смотрела
ему в спину, но обитатели погоста после божились – и лезли в драку с теми, кто
не желал немедленно верить, – что пёсьи глаза явственно светились. Однако
светились не обычными бирюзовыми звериными огоньками и подавно не отражали
факельный свет. Жуткий зверь отнюдь ещё не подошёл близко, но люди разглядели
со сверхъестественной отчётливостью, что…
– Оборотень, – первым ахнул старейшина Клещ. И
выронил поводок Мордаша, дабы осенить себя знаком Бога Коней и призвать на
помощь Его чудодейственные копыта.
– Оборотень… оборотень!!! – вздохом ужаса
пронеслось над толпой, выбиравшейся из леска-кочерёжника у склонов холма.
И этого вздоха оказалось более чем достаточно.
Люди, не очень-то смущавшиеся перед лицом подобных себе и
подавно не привыкшие пятиться от свирепых зверей, удирали безо всякого порядка
и чести, не памятуя, что, может быть, покидают на съедение лютому чудищу тех,
кого только вчера обещались братски любить.
Красно-зелёный жрец с белым пятном вместо лица слепо сшиб с
ног хромого старейшину: завидев беглеца, бывший наёмник посунулся было вперёд,
а теперь попросту не разбирал и не видел перед собой ничего, кроме спасительной
тропы обратно в селение. И помнить не помнил ни о воинских навыках, ни о своём
сане… ни о святом символе Разделённого Круга, которого, как ему было отлично
известно, должна была как огня сторониться всякая нечисть. О священном хорошо
рассуждать за надёжными храмовыми стенами, под присмотром благих образов. А у
берега ночного болота, где клубами переползает туман, где жутко таращится в
глаза та самая нечисть, таращится и нисколько не собирается куда-либо
пропадать, – поди-ка!..
