Ему что радость, что беда,
Что ночь перед последней битвой…
Коль Совершенен – никогда
Не отзовётся на молитвы.
Ему хвала или хула,
Святой елей и комья грязи,
Благой порыв и козни зла —
Что блики пёстрые в алмазе…
– Святотатство!.. – первым закричал старший
жрец. – Умолкни, сквернавец! Не моги восставать на Предвечного!..
А то сделается Ему от этого что-нибудь, Предвечному твоему…
усмехнулся про себя Волкодав. Если он что-нибудь понимал, Ученик Близнецов
усердно трудился над своим голосом, стараясь упражнениями развить его, сделать
ярким и зычным. Вот только до Хономера, способного возвысить свою речь над
гомоном десятков людей, ему было ещё далеко. Пальцы Шамаргана прошлись по
струнам, и оказалось, что все пять были его верными союзницами. Арфа отозвалась
мощным рокочущим гулом, который похоронил крик жреца, как морская волна –
шипящую головешку.
Изнутри корчмы начали выглядывать люди.
Не изменяется алмаз,
Хоть свет, хоть тьма его окутай…
Вот так и жреческий экстаз
Не достигает Абсолюта.
Он – сам в себе. Он полн собой.
И наше напряженье духа
Не возмутит Его покой:
Коль Совершенен – Небо глухо…
Жрецы, оглядываясь на старшего, полезли из-за стола. Однако
Шамарган явил похвальную способность учиться на прежних ошибках. Сегодня он не
надеялся на пособника и загодя предусмотрел пути бегства. Поди выберись из-за
длинного стола. А с пенька – вскочил да был таков. Можно даже чуть задержаться,
чтобы допеть хулительные стихи. Кажется, Шамарган серьёзно боялся здесь одного
Волкодава. Но венн не двигался с места. Стоял себе и стоял на ступеньках,
наблюдая за происходившим.
Наконец лицедей счёл, что довольно уже раздразнил
красно-зелёных. Плох тот, кто, взявшись ворошить гнездо земляных ос, упустит
мгновение, отмеренное для бегства. Шамарган – и куда только подевалась недавняя
хромота? – стрелой кинулся через двор, продолжая на ходу теребить струны.
Ему едино – зло, добро…
И, что б ни пело нам священство, —
Своей лишь занято игрой,
Плывёт сквозь время Совершенство.
Хоть вечный век Ему молись,
Ни с чем останешься в итоге…
И поневоле брезжит мысль:
«А для чего такие Боги?»
Старший жрец бежал заметно проворней других, и, что гораздо
важней прыти, в каждом его движении чувствовалась непреклонная решимость
схватить беглеца. Волкодав нимало не удивился бы, скажи ему кто, что в до
прихода в Дом Близнецов этот малый был воином. Наёмничал скорее всего…
Последние несколько десятилетий в храмах Близнецов весьма жаловали опытных
воителей. Как будто на эту веру ещё продолжались гонения или сами божественные
Братья нуждались в оружии смертных!.. Волкодав знал, что спрашивать об этом
Учеников и тем более спорить с ними было бесполезно. Зря ли утверждала
аррантская мудрость, что переспорить жреца не удалось ещё никому.
Последняя красно-зелёная спина мелькнула за воротами дворика
и пропала в уличной темноте. Только слышались топот и перекличка удалявшихся
голосов.
«И шум, и крик, и лай ищеек жутких…» Нынче венн собирался
улечься пораньше, чтобы как следует выспаться перед дальней дорогой. Так бы он,
наверное, и поступил, предоставив богохульника его собственной, честно
заработанной участи, – тем более заработанной, что лицедей зацепил не
столько Предвечного и Нерождённого, сколько жрецов, приветивших увечного
старика… Однако тут выяснилось, что своим срамословием Шамарган выкопал себе
слишком уж обширную и глубокую яму. Дерево узнают по плодам!.. Стоило запеть –
и уже не один Волкодав, но добрый десяток посетителей «Матушки Ежихи» тотчас
признал песнопевца. И вот теперь, когда поднялся шум и началась погоня, люди
горохом посыпались из харчевни наружу.
– Он это! Он!.. Который Клеща!.. Ножиком!..
– Куда побежал?
– Лови!..
– В куль, да в воду!..
– Старейшину кто-нибудь позовите!
– Собак, собак надо!.. Уйдёт!..
– Где Мордаш? Мордаша пускай приведут!..
Волкодаву сразу не понравился выкрик насчёт куля и воды. Что
верно, то верно, парень был кругом виноват. Ведь без шуток замахивался на
старейшину. Как есть убил бы, если б не помешали ему. И от жрецов заслужил
колотушек, не по-хорошему отплатив за добро. Но… Ведь не дошло ж до убийства. А
на месте Учеников Волкодав за Шамарганом и гоняться бы не стал. Глупо это,
наказывать невежу и нечестивца, который, если хорошенько подумать, сам себе
наказание…
Однако по всему погосту уже лаяли псы, и привычное ухо венна
различало между всеми голосами низкий рык Мордаша. Кобель старейшины был
признанным вожаком; за три дня Волкодав успел довольно наслушаться от Клеща о
свирепости, тонком чутье и силе надворного стража. О том, как Мордаш встал один
на один с вырвавшимся из хлева быком – и, с налёта ударив грудью, сшиб злое
животное на колени. О том, как далеко в лесу сломал ногу парень, решивший
набрать дикого мёда и свалившийся с дерева. Так бы, наверное, до сих пор и
горевали о нём, – не сумей опять же Мордаш разобрать след, оставленный
двое суток назад… О том наконец, как раза два в год Клещ отправлялся в
Тин-Вилену проведать старых друзей, и, когда они вместе усаживались промочить
горло в уютной корчме, он, не понаслышке зная проворство рук тин-виленских
карманников, неизменно пристёгивал свой кошелёк Мордашу на ошейник. И не было
случая, чтобы ворьё отваживалось стибрить хоть грошик…
И вот теперь этот любимец двух маленьких девочек должен был
возглавить ловчую стаю, снаряжённую по Шамарганову душу рассерженными и
хмельными людьми. Которые, поймав, в самом деле нимало не задумаются впихнуть
лицедея вместе с его арфой в мешок да отправить в болото. Либо вовсе собаками
затравить. К утру, когда глянет с небес справедливое Око Богов, опамятуются, а
толку?..
Ещё собак, того гляди, с горя вешать начнут, словно те будут
в чём виноваты. У людей ведь это в обычае, – не самим, право, шалопутную
голову в петлю совать…
Волкодав поймал себя на том, что думает о людях несколько со
стороны. Это был знак.
Он сунул появившейся служаночке коробку с дорожными
хлебцами, которую всё ещё держал в руках:
– Побереги, красавица. Я вернусь.
И следом за всеми убежал на тёмную улицу – туда, где шумела,
набирая разгон, охота за лицедеем. Шаг, ещё шаг, и остался позади отблеск
светильников, вынесенных во дворик. Зато светила луна, и венн успел
обеспокоиться, не заметит ли девушка довольно странную тень, следовавшую за ним
по земле. Ещё не хватало, – объясняться потом. Известно же, люди мало кого
ненавидят так, как тех, перед кем сами в чём-то виновны. В том числе давнюю,
незаслуженно забытую родню. Тех, кто, в отличие от большинства, ещё не
разучился говорить с лесом на его родном языке…
