Пошли наверх? – сказала она.
Я вся дрожала внутри как заведенная. Я выискивала на лице Бобби следы того, что между нами только что произошло, но их не было. Может, она хотела убедиться, что ничего ко мне не чувствует и целовать меня – все равно что целовать стену? Это что, эксперимент? Наверху мы надели пальто и вместе отправились домой, болтая по дороге о колледже, новой книге Мелиссы и других вещах, которые нас не касались.
26
Следующим вечером мы с Ником ходили в кино на иранский фильм про вампира
[37]. По дороге туда я рассказала ему о поцелуе Бобби, он задумался, а потом сказал: Мелисса порой целует меня. Не понимая собственных чувств, я начала острить. Ты целуешься с другими женщинами у меня за спиной! Как бы то ни было, мы почти пришли. Я хочу, чтоб она была счастлива, сказал он. Наверное, тебе неприятно об этом слышать. Я стояла у дверей кинотеатра, руки в карманах. О чем? – сказала я. О том, как ты целуешься с женой?
Мы теперь лучше ладим, сказал он. Лучше, чем раньше. Но я имел в виду, может, ты не хочешь об этом знать.
Я рада, что у вас все налаживается.
Наверное, это твоя заслуга, что теперь меня легче терпеть.
Наше дыхание висело между нами словно туман. Дверь кинотеатра распахнулась, обдав теплом и запахом попкорна.
Мы сейчас на фильм опоздаем, сказала я.
Заканчиваю болтовню.
После кино мы зашли поесть фалафеля на Дейм-стрит. Мы сидели в кабинке, и я рассказала Нику, что завтра моя мама приедет в Дублин навестить сестру и захватит меня на машине домой, чтобы я сходила на УЗИ. Ник спросил, когда прием, и я ответила, что третьего ноября после обеда. Он кивнул, такие разговоры его смущали. Я сменила тему: знаешь, мама догадывается про нас.
Это плохо? – сказал Ник.
Тут официантка принесла заказ, я замолчала и принялась есть. Ник что-то рассказывал о своих родителях, о том, что они редко видятся «после того, что было в прошлом году».
Прошлый год как-то часто всплывает, сказала я.
Да?
У меня обрывочная информация. Складывается впечатление, что это было тяжелое время.
Он пожал плечами. И продолжил есть. Похоже, он даже не догадывался, что я знаю о его пребывании в больнице. Я молча отхлебнула колы из стакана. И тут он вытер рот салфеткой и начал рассказывать. Я не ожидала, но он заговорил. В соседних кабинках никого не было, никто не подслушивал, и говорил он искренне, застенчиво, не пытаясь ни рассмешить меня, ни растревожить.
Ник рассказал, что прошлым летом снимался в Калифорнии. График был изнурительным, он дико выматывался, слишком много курил, и у него отказало одно легкое. Съемки пришлось прервать, он попал в какую-то ужасную больницу в Штатах, и рядом совсем никого не было. Мелисса колесила по Европе, работала над эссе про иммигрантские общины, и они почти не разговаривали.
Когда оба вернулись в Дублин, сказал он, у него совсем не было сил. Не хотелось никуда ходить с Мелиссой, а если она приглашала друзей, он оставался наверху, пытаясь уснуть. Они раздражались друг на друга и часто ссорились. Ник рассказал, что, когда они только поженились, оба хотели ребенка, но каждый раз, когда он поднимал эту тему, Мелисса даже обсуждать ее отказывалась. К тому времени ей было тридцать шесть. Как-то вечером в октябре она сказала, что не хочет иметь детей. Они поругались. Я наговорил такого, чего не стоило говорить, сказал Ник. Мы оба наговорили. Но я сожалею о своих словах.
В конце концов он перебрался в отдельную комнату. Много спал днем, сильно похудел. Поначалу, сказал он, Мелисса злилась, думала, он наказывает ее, хочет принудить к тому, чего не хочет она. Но потом она поняла, что он правда болен. Она старалась помочь, записывала его к врачам и психологам, но Ник так и не явился ни на одну встречу. Сейчас я сам не могу объяснить, сказал он. Оглядываюсь на собственное поведение и сам себя не понимаю.
В конце концов в декабре он попал в психиатрическую клинику. Пролежал там полтора месяца, и в это время Мелисса начала встречаться с их общим другом. Ник догадался, когда она отправила ему сообщение, предназначенное тому, другому. Самооценку не повышает, сказал он. Но не хочу нагнетать. Не знаю, осталась ли у меня в тот момент хоть капля веры в себя. Когда он выписался, Мелисса попросила развод, и он согласился. Поблагодарил ее за всю помощь, и вдруг она расплакалась. Рассказала, как ей было страшно, как она винила себя, просто выходя по утрам из дома. Я думала, ты умираешь, сказала она. Они долго разговаривали, извинялись друг перед другом. И в конце концов решили и дальше жить вместе, пока не придумают что-нибудь получше.
Весной Ник вернулся к работе. Он стал чаще заниматься спортом, взялся за небольшую роль в пьесе Артура Миллера, которую ставил его друг. Мелисса порвала с Крисом, парнем, с которым она встречалась, и, сказал Ник, жизнь вроде как продолжилась. Они договорились о «псевдобраке», как это назвал Ник. Виделись с общими друзьями, ужинали вместе по вечерам. Ник возобновил абонемент в спортзал, днем выгуливал собаку на пляже, снова начал читать книги. Пил протеиновые коктейли, снова набрал вес. Жизнь налаживалась.
Теперь ты понимаешь, сказал он, почему я привык, что все видят во мне обузу. И моя семья, и Мелисса – все хотели, чтобы я вернулся в норму, но я их не очень-то радовал. И хоть я не бездействовал, но чувствовал себя жалким и никчемным, словно, знаешь, все попусту тратят на меня время. Вот в таком я был состоянии, когда мы познакомились.
Я уставилась на него через стол.
Трудно было поверить, что я тебе интересен, сказал он. Ты присылала мне письма, а я порой ловил себя на мысли: это реально вообще? И стоило так подумать, меня охватывал стыд, что я вообще такое воображаю. Грустное зрелище: отстойный женатик, размечтавшийся, что его хотят молодые красивые девушки? Ну ты понимаешь.
Я не знала, что и сказать. Покачала головой или пожала плечами. Я и не догадывалась, что у тебя в душе такое творится, сказала я.
Разумеется, нет, я же не хотел, чтоб ты знала. Мне хотелось быть тем классным парнем, каким ты меня видела. Знаю, я порой казался тебе безучастным. Мне было сложно. Звучит, наверное, как будто я оправдываюсь.
Вместо ответа я попыталась выдавить улыбку и снова покачала головой. Нет, сказала я. Мы послушали, как висит пауза.
Порой я так жестока, сказала я. Из-за этого мне самой сейчас плохо.
Нет-нет, не вини себя.
Я уставилась на столешницу. Мы оба притихли. Я допивала колу. Он сложил салфетку и опустил ее на тарелку.
И после этого он признался, что до меня еще никому не рассказывал о прошлом годе. Сказал, что эта история была изложена с его точки зрения в первый раз, обычно ее рассказывает Мелисса, и, конечно, их версии различаются. Немного странно, сказал он, слышать собственный рассказ и воспринимать себя главным героем. Полное ощущение, что я вру, хотя, по-моему, я рассказал чистую правду. Но Мелисса, конечно, преподнесла бы это иначе.
