Наверное, он просто забыл, моя хорошая.
Но он позвонил и сказал, что уже отправил.
А ты пробовала ему позвонить? – сказала она.
Он не отвечает.
Ну, я тебя выручу, сказала она. После обеда заброшу тебе пятьдесят евро, пока он не отозвался. Хорошо?
Я хотела было объяснить, что почти вся сумма уйдет на покрытие овердрафта и мне останется лишь четырнадцать евро, но не стала.
Спасибо, сказала я.
Не переживай.
Разговор закончился.
Вернувшись домой, я обнаружила имейл от Валери. Она писала, что хочет почитать мои стихи, мой адрес ей дала Мелисса. Я все-таки произвела на Валери впечатление, вот уж триумф, злорадно подумала я. За ужином она меня демонстративно не замечала и вдруг заинтересовалась, захотела узнать получше. Со смесью торжества и презрения к нам обеим я отправила ей рассказ, даже не перечитывая, чтоб хотя бы опечатки поправить. Мир превратился в скомканный мячик из газеты, который хотелось пнуть.
В тот вечер боль вернулась. Пару дней назад я прикончила вторую упаковку противозачаточных, и, когда села ужинать, еда показалась клейкой и отвратительной. Я соскребла содержимое тарелки в мусорное ведро, но от запаха скрутило живот и выступила испарина. Ныла спина, рот наполнился слюной. Я пощупала лоб – он был влажный и горячий. Опять та же история – я это знала, но ничего не могла поделать.
Около четырех утра я приплелась в ванную, чтобы стошнить. Освободив желудок, легла на пол ванной вся дрожа, а боль карабкалась по позвоночнику, как животное. Я думала: умру так умру, никто не огорчится. Кровотечение было сильным. Когда немного полегчало, я ползком добралась до кровати. Увидела, что Ник среди ночи прислал сообщение: пытался дозвониться, давай поговорим. Я знала, что он больше не хочет меня видеть. Он терпелив, но я умудрилась исчерпать его терпение. Все, что я ему вчера наговорила, было отвратительно, и еще отвратительней – то, что эти слова говорили обо мне. Сейчас мне хотелось, чтобы он был жесток, потому что я это заслужила. Чтобы он наговорил мне самых убийственных слов, какие только возможны, или тряс меня, пока я не перестану дышать.
С утра боль все еще не отпускала, но я все равно решила пойти на занятия. Выпила побольше парацетамола и, выходя из дома, укуталась в пальто. Всю дорогу до колледжа лил дождь. Я дрожа села на заднюю парту и выставила на ноутбуке таймер, чтобы он напомнил мне, когда можно будет принять следующую таблетку. Несколько сокурсников спросили, хорошо ли я себя чувствую, и даже лектор после пары тоже спросил. Он был добрым, и я ответила, что уже пропустила слишком много по болезни и больше не могу прогуливать. Он посмотрел на меня и сказал: а. Я победоносно улыбнулась, превозмогая дрожь, и тут зазвонил будильник, напоминая: пора выпить парацетамол.
Потом я пошла в библиотеку писать эссе, которое нужно было сдать через две недели. Одежда была мокрая, в правом ухе звенело, но я не обращала внимания. Всерьез меня беспокоило, что я не слишком хорошо соображаю. Я сомневалась, что правильно помню значение слова «эпистемический», и читала с трудом. Несколько минут я пролежала головой на столе в читальном зале – прислушивалась к нарастающему звону в ушах, пока не почувствовала, что он беседует со мной, как хороший друг. Ты ведь умереть можешь, думала я, и в тот момент это была приятная утешительная мысль. Я воображала смерть как рубильник, отключающий весь шум и всякую боль, прекращающий все.
Когда я вышла из библиотеки, дождь все лил, холод стоял невообразимый. Зубы у меня стучали, и все слова вылетели из головы. Из-за дождя по дорожке бежали мелкие волны, точно спецэффект какой-то. Зонта я не взяла, лицо и волосы тут же намокли – очень сильно, прямо ненормально. Я увидела Бобби, прятавшуюся под козырьком отделения искусств, и попыталась вспомнить, что же люди говорят друг другу при встрече. Это оказалось неожиданно трудно. Я помахала Бобби, и она поспешила ко мне, что-то сказала, но смысл от меня ускользнул.
И тут я потеряла сознание. Очнулась под навесом – вокруг люди, а я как раз произношу: что? Все с облегчением выдохнули, когда я заговорила. Охранник что-то бубнил в рацию, но мне было не слышно. Живот сжался от боли, словно кулак, я попыталась сесть и поискала взглядом Бобби. Увидела, что она говорит по телефону, прикрывая свободное ухо рукой, точно ей плохо слышно. Дождь шумел, как радиопомехи.
Ой, она очнулась, сказала Бобби в телефон. Секундочку.
Бобби ощупала меня взглядом. Как ты? – сказала она. Она была чистенькая и сухая, как модель из каталога одежды. С моих волос на лицо стекала вода. Нормально, сказала я. Она еще поговорила по телефону, но я не слышала, о чем речь. Я попыталась вытереть лицо рукавом, но он был еще мокрее, чем лицо. Снаружи, за козырьком, лил дождь, белый как молоко. Бобби убрала телефон и помогла мне встать.
Прости, сказала я. Мне так неловко.
Это продолжение той истории? – сказала Бобби.
Я кивнула. Она натянула рукав на ладонь и вытерла мне лицо. Свитер у нее был сухой и очень мягкий. Спасибо, сказала я. Люди уже расходились, охранник скрылся за угол.
Тебе опять нужно в больницу? – сказала она.
Я думаю, они просто посоветуют мне дождаться УЗИ.
Тогда давай домой. Хорошо?
Она взяла меня под руку, и мы вышли на Нассау-стрит. Мимо проезжало такси. Водитель остановился и позволил нам сесть, хотя ему гудели другие машины. Бобби назвала адрес, а я запрокинула голову и смотрела в окно, пока Бобби с таксистом разговаривали. Уличные фонари обливали фигурки людей ангельским светом. Я рассматривала витрины и лица в окнах автобусов. Глаза мои закрылись.
Когда приехали, Бобби настояла, что расплатится сама. Перед домом я цеплялась за металлические перила и ждала, пока она откроет дверь. Мы вошли, и она предложила приготовить мне ванну. Я кивнула. Привалилась к стене в коридоре. Она пошла набирать воду, а я медленно стянула пальто. В теле пульсировала дикая боль. Бобби появилась снова, взяла у меня пальто и повесила.
Тебе помочь раздеться? – сказала она.
Я вспомнила рассказ, который ночью отправила Валери, вспомнила, что он явно про Бобби – неподвластную мне загадку, силу, которую я не смогла подчинить, любовь всей моей жизни. При этой мысли я побледнела. Почему-то прежде я этого не осознавала или намеренно закрывала глаза, а теперь вспомнила.
Не переживай, сказала она. Я сто раз видела, как ты раздеваешься.
Я постаралась улыбнуться, но дышала я ртом, и улыбка, вероятно, вышла кривоватой.
Не напоминай, сказала я.
Да ладно тебе. Было не так уж плохо. Мы славно повеселились.
Такое впечатление, что ты меня клеишь.
Она рассмеялась. В рассказе я описала вечеринку у кого-то на квартире после выпускных экзаменов, я тогда накатила граммов двести водки и потом меня всю ночь тошнило. И всякий раз, когда кто-нибудь хотел помочь, я всех отталкивала со словами: позовите Бобби. А Бобби даже не было на той вечеринке.
