22
На следующий день я начала писать рассказ. Был четверг, занятия начинались только в три, я сидела в постели, рядом на тумбочке – чашка черного кофе. Я не собиралась писать рассказ, просто вдруг заметила, что уже некоторое время не разбиваю текст клавишей «ввод», и строки складываются в полновесные предложения, лепятся друг к другу, как в прозе. Когда я прервалась, набралось уже больше трех тысяч слов. Шел четвертый час дня, а я ничего не ела. Я оторвала руки от клавиатуры, и в оконном свете они показались мне истощенными. Когда я выбралась из постели, меня повело, все окружающее окатило потоком визуального шума. Я сделала себе четыре тоста и съела их без масла. Я сохранила файл как «б». Это был мой первый в жизни рассказ.
* * *
Тем вечером я, Бобби и Филип после кино пошли пить молочные коктейли. Во время сеанса я шесть раз проверила телефон – не ответил ли Ник на сообщение. Не ответил. На Бобби была джинсовая курточка и помада такого густо-фиолетового оттенка, что почти черная. Я складывала чек за коктейли в замысловатые геометрические узоры, а Филип тем временем убеждал нас снова вместе выступать. Мы отвечали уклончиво, сама не знаю почему.
Я завалена учебой, сказала Бобби. А у Фрэнсис тайный роман.
Я в панике посмотрела на нее. Страх отозвался в зубах, пронизывающей болью в нервных окончаниях. Бобби нахмурилась.
Что? – сказала она. Филип уже знает, сам же говорил на днях.
О чем говорил? – сказал Филип.
О Фрэнсис и Нике, сказала Бобби.
Филип уставился на нее, а потом на меня. Бобби медленно поднесла ко рту ладонь – плоскую, горизонтально – и едва заметно покачала головой. Мне хватило, чтобы поверить: она правда в смятении, а не разыгрывает спектакль.
Я думала, ты знаешь, сказала Бобби. Я думала, ты сам говорил.
Ты шутишь, сказал Филип. Нет же никакого романа, да?
Я сделала усилие, чтоб стереть с лица эмоции. Мелисса уезжала на выходные навестить сестру, и я написала Нику, мол, не хочет ли он перебраться ко мне, пока ее не будет. Бобби не против, написала я. Он увидел сообщение, но не ответил.
Он же, блин, женат, сказал Филип.
Не надо нотаций, сказала Бобби. Только этого нам недоставало.
Я все сильнее и сильнее поджимала губы и старалась ни на кого не смотреть.
Он собирается бросить жену? – сказал Филип.
Бобби потерла глаз кулаком. Тихо, почти не разжимая губ, я сказала: нет.
За столом повисла долгая пауза, а потом Филип посмотрел на меня и сказал: не ожидал, что ты позволишь себя использовать. На этих словах он сильно смутился, и мне стало жалко всех нас, словно мы просто дети, которые притворяются взрослыми. Филип ушел, и Бобби подвинула ко мне свой недопитый коктейль.
Прости, сказала она. Я правда думала, что он знает.
Я решила выпить как можно больше молочного коктейля, не переводя дыхания. Заболел рот, но я не останавливалась. Я не остановилась, даже когда заболела голова. Я не останавливалась, пока Бобби не сказала: Фрэнсис, ты что, захлебнуться тут решила? И тут я посмотрела как ни в чем не бывало и сказала: что?
* * *
Ник пригласил меня погостить в его доме на выходных. Когда я заявилась в пятницу вечером, он готовил, и я так ему обрадовалась, что захотелось совершить какой-нибудь глупый романтический жест, например, броситься в его объятья. Но я воздержалась. Сидела за столом, обкусывая ногти. Что-то ты притихла, сказал он, а я отгрызла кусочек ногтя на большом пальце и критически осмотрела результат.
Наверное, надо тебе признаться, сказала я, что я переспала на днях с парнем из «Тиндера».
Что, правда?
Ник мелко резал овощи, аккуратно и методично, как всегда. Он любил готовить – говорил мне, что его это успокаивает.
Ты ведь не злишься? – сказала я.
С чего мне злиться? Ты можешь спать с кем захочешь.
Знаю. Просто чувствую себя полной дурой. По-моему, это был идиотизм.
Что, правда? – сказал он. И какой он?
Ник даже не поднял глаз от разделочной доски. Плоской стороной ножа он сдвинул к краю порезанную кубиками луковицу и начал крошить красный перец.
Кошмарный, сказала я. Заявил, что любит Йейтса, представляешь? Практически пришлось затыкать ему рот, чтоб он не декламировал в баре «Озерный остров Иннисфри»
[33].
Обалдеть, сочувствую.
И секс был отвратительный.
Поклонники Йейтса бездарны в интимной жизни.
Мы поужинали, не прикасаясь друг к другу. Собака проснулась и запросилась гулять, я помогла убрать тарелки в посудомойку. Ник вышел на улицу покурить и оставил дверь открытой, чтобы можно было разговаривать. Я чувствовала: он хочет, чтобы я ушла, но вежливость мешает ему сказать. Он спросил про Бобби. У нее все в порядке, сказала я. А как Мелисса? Он пожал плечами. В конце концов он затушил сигарету, и мы пошли наверх. Я забралась в постель и начала раздеваться.
Ты уверена, что хочешь? – сказал Ник.
Он постоянно так спрашивал, и я ответила «да», кивнула и расстегнула ремень. У меня за спиной он резко произнес: потому что у меня такое чувство, не знаю… Я обернулась, а он стоял, потирая ладонью левое плечо.
Такое ощущение, что ты отдаляешься, сказал он. Если ты предпочитаешь… Если ты хочешь чего-то другого, то ты же здесь не в ловушке.
Нет. Прости. Я не хочу отдаляться.
Нет, я не о том… Мне трудно с тобой разговаривать. Наверное, это моя вина, не знаю. У меня такое странное чувство…
Обычно он никогда не замолкал вот так на полуслове. Я встревожилась. Еще раз повторила, что не хочу отдаляться. Смысл его слов я не поняла, и меня пугало то, что за ними скрывалось.
Если ты делаешь это не из простого желания, а по каким-то другим причинам, сказал он, тогда не надо. Правда не надо, знаешь, мне это совсем не интересно.
Я пробормотала что-то вроде «конечно», «разумеется», но на самом деле не понимала, о чем он. Звучало так, словно он беспокоится, не влюбилась ли я, и пытается объяснить, что его не интересует ничего помимо секса. Что бы он ни имел в виду, я все равно согласилась.
В постели он оказался сверху, и мы почти не смотрели друг другу в глаза. Внезапно я перехватила его руку и прижала ее к своему горлу. Он замер, потом сказал: что мне сделать? Ты чего хочешь? Я пожала плечами. Хочу, чтобы ты убил меня, подумала я. Он скользнул пальцами по моей шее, мышцы ее напряглись, и он убрал руку.
