Да пошло оно все, сказала я.
Не переживай.
Она теплой головкой вжалась мне в шею. Я вспомнила, как она сбросила с себя одежду на озере.
Ненавижу эту бабу, сказала я.
Я почувствовала на своей щеке дыхание Бобби, его кофейную горечь, и тут она поцеловала меня в губы. Она отстранилась, и я схватила ее за запястье – хотела рассмотреть ее лицо, но было слишком темно. Она ускользнула от меня, словно мысль.
Это мы зря, сказала она. Само собой. Но ты такая притягательная в приступе праведности.
Я беспомощно уронила руку, а Бобби зашагала обратно к дому. В свете автомобильных фар она шлепала по лужам, руки в карманах дождевика. Я шла за ней, и сказать мне было совершенно нечего.
В доме вечеринка продолжалась в гостиной и на кухне, играла музыка. Я вся вымокла, и в зеркале увидела мертвенное, синюшно-розовое лицо. Мы с Бобби вошли в кухню – там Эвелин, Дерек и Ник стоя пили кофе.
Ой, Фрэнсис, сказала Эвелин. Да ты насквозь промокла. Ник стоял у раковины; налил кофе из кофейника и протянул чашку мне. Наши глаза все сказали друг другу за нас. Прости, сказала я. Эвелин коснулась моего локтя. Я глотнула кофе, и Бобби сказала: я принесу ей полотенце. Ну вы даете, народ. Она закрыла за собой дверь.
Прости, повторила я. Я просто вышла из себя.
Да уж, жаль, что я пропустил, сказал Ник. Я-то думал, ты сама невозмутимость.
Мы все смотрели друг на друга. Бобби вернулась и протянула мне полотенце. Я подумала о ее губах, их странном знакомом вкусе, и вздрогнула. Казалось, я больше не властна ни над тем, что происходит, ни над тем, что произойдет дальше. Ощущение было такое, будто спала затяжная лихорадка и оставалось только лежать и ждать выздоровления.
Когда волосы у меня высохли, мы присоединились к Мелиссе и Валери в гостиной. Валери преувеличенно мне обрадовалась и захотела почитать мои произведения. Я жалко улыбнулась и заозиралась, не понимая, что делать и что говорить. Конечно, сказала я. Я пришлю вам что-нибудь, запросто. Ник принес бренди, и когда он наливал Валери, она по-матерински сжала его запястье со словами: ох, Ник, если б мои сыновья были такими красавцами. Он протянул ей бокал и сказал: да разве такие еще бывают?
Когда Валери легла спать, мы погрузились в напряженное, обиженное молчание. Эвелин и Бобби заговорили было о фильме, который обе смотрели, но выяснилось, что речь о двух разных фильмах, и беседа заглохла. Мелисса собралась отнести пустые бокалы на кухню и сказала: Фрэнсис, не поможешь мне? Я встала. Я чувствовала, что Ник наблюдает за мной, как школьник за матерью, входящей в кабинет директора.
Мы собрали все бокалы и пошли в темную кухню. Свет Мелисса не включила. Опустила бокалы в раковину, да так и осталась стоять, закрыв лицо руками. Я поставила бокалы на стол и спросила, что с ней. Она молчала очень долго – я думала, она вот-вот закричит или швырнет что-нибудь. Затем она рывком открыла кран, и в раковину полилась вода.
Ты знаешь, мне она тоже не нравится, сказала Мелисса.
Я лишь наблюдала за ней. В полумраке ее кожа призрачно серебрилась.
Я не хочу, чтобы ты думала, будто она мне нравится, сказала Мелисса, будто я наслаждаюсь ее разговорами о Нике и всем ее поведением за гранью приличий. Ничего подобного. Прости, что ужин тебя расстроил.
Нет, это ты прости, сказала я. Прости, что я устроила сцену. Сама не знаю, что на меня нашло.
Не извиняйся. Я сама должна была так поступить, не будь я бесхребетной.
Я сглотнула. Мелисса выключила воду и принялась споласкивать бокалы в раковине – небрежно, уже не сильно заботясь, хорошо ли они промылись.
Боюсь, без нее я не смогу опубликовать новую книгу, сказала Мелисса. Даже говорить об этом стыдно.
Тут нечего стыдиться.
Прости, я сегодня днем перегнула палку. Представляю, что ты обо мне подумала. Я просто очень тревожилась из-за прошлогодней истории. Поверь, обычно я разговариваю с Ником совсем по-другому. У нас не все идеально, но, знаешь, я люблю его. Правда люблю.
Разумеется, сказала я.
Она все полоскала бокалы. Я стояла у холодильника, не зная, что сказать. Она мокрой рукой смахнула что-то под глазом и опять взялась за посуду.
Ты ведь не спишь с ним, Фрэнсис? – сказала она.
Господи, сказала я. Нет.
Ладно. Извини. Не стоило спрашивать.
Он же твой муж.
Да, я в курсе.
Я так и стояла у холодильника. Меня бросило в пот. Капли стекали по шее и скользили между лопаток. Я промолчала, я прикусила язык.
Если хочешь, возвращайся в гостиную, посиди со всеми, сказала она.
У меня нет слов, Мелисса.
Иди-иди, все в порядке.
Я вернулась в гостиную. Все обернулись. Пожалуй, я спать, сказала я. Отличная идея, согласились все.
* * *
Тем вечером, когда я постучалась к Нику, он уже погасил свет. Войдите, услышала я его голос и, закрывая за собой дверь, сказала: это Фрэнсис. Да уж надеюсь, сказал Ник. Он сел и включил лампу, а я остановилась у кровати. Рассказала ему, о чем спрашивала Мелисса, и он ответил, что его она тоже спрашивала, но раньше, пока я гуляла под дождем.
Я ответил «ничего подобного», сказал Ник. Ты тоже?
Разумеется, «ничего подобного».
На прикроватной тумбочке стояла бутылка «Сансера». Я взяла ее и выковыряла пробку. Ник посмотрел, как я пью, я протянула бутылку ему, и он взял. Допил остатки и поставил обратно на тумбочку. Посмотрел на свои ногти, перевел взгляд на потолок.
Не знаю, что еще сказать, произнес он.
Ну и не нужно говорить, сказала я.
Ладно.
Я забралась в постель, и он стянул с меня ночнушку. Я обняла его за шею и крепко прижала к себе. Он поцеловал мой живот – упругую опрокинутую чашу, поцеловал бедро изнутри. Когда он спустился ниже живота, я впилась зубами себе в руку, чтобы не закричать. Губы у него были жесткие. Я прокусила себе палец до крови, на лице выступила испарина. Он поднял глаза, спросил: у тебя там все нормально? Я кивнула и почувствовала, как изголовье кровати стукнулось о стену. Он встал на колени, и я отозвалась протяжным, полузвериным стоном. Ник коснулся меня, и я крепко сжала ноги: нет, я вот-вот кончу. Так и хорошо, сказал он.
Он достал из тумбочки презервативы, я закрыла глаза. Ощутила на себе тело Ника, его тепло и тяжесть. Я обхватила его руку двумя пальцами, большим и указательным, словно пыталась сжать ее, уменьшить до подходящего размера. Да, сказала я. Мне хотелось, чтобы все это длилось подольше. Он был так глубоко во мне, что мне казалось, я могу умереть. Я сцепила ноги у него за спиной и он сказал: господи, как я это люблю, обожаю, когда ты так делаешь. Мы снова и снова шептали имена друг друга. Потом все было кончено.
