Так он к тебе приставал? – сказала она.
Нет, я просто сказала, что, если бы попытался, я бы не ответила.
Знаешь, а я ведь однажды поцеловала Мелиссу. Я не рассказывала?
Я повернулась и уставилась на нее, вытянув шею, чтобы получше рассмотреть ее лицо. Она рассмеялась. Вид у нее был обескураженный и задумчивый – еще красивее, чем всегда.
Что? – сказала я. Когда?
Да-да, представь себе. На ее дне рождения, на веранде. Мы обе подвыпили, ты уже отправилась спать. Глупо вышло.
Она не отрывала взгляда от бутылки. Я рассматривала в профиль ее лицо, эдакое странное полулицо. За ухом крошечная ранка – может, Бобби расчесала: царапина алела, как цветок.
Что? – сказала Бобби. Осуждаешь меня?
Нет-нет.
Тут мы услышали, как к дому подъехала машина Валери, и спрятали бутылку Нику под подушку. Бобби взяла меня под руку и вдруг легонько чмокнула в щеку. Кожа ее была нежна, волосы пахли ванилью. Я ошибалась насчет Мелиссы, сказала она. Я сглотнула и сказала: не страшно. Мы все порой ошибаемся.
17
На ужин была утка с запеченным беби-картофелем и салат. Мясо оказалось сладковатым, словно сидр, и отставало от костей темными маслянистыми кусками. Из вежливости я старалась есть медленно, хотя ужасно проголодалась и обессилела. Окна огромной столовой, обшитой деревянными панелями, выходили на дождливую улицу. У Валери был выговор богатой британки – слишком богатой, чтоб над ним шутить. Они с Дереком обсуждали книгоиздательский бизнес, остальные молчали. Валери считала, что в издательствах кишат проходимцы и бездарности, но ее это скорее забавляло, чем огорчало. Один раз она взяла салфетку, уголком стерла пятно с бокала, и мы все посмотрели, как судорожно, точно проволочная пружинка, задергалось лицо Мелиссы.
В начале ужина Мелисса всех нас представила, но за десертом Валери спросила, кто из нас Бобби. Бобби сказала, что это она. Валери ответила: ну да, разумеется. Такое личико, боюсь, быстро увянет. Верь мне, я долго живу.
К счастью, Бобби может похвастаться не только внешностью, сказала Эвелин.
Что ж, выходи замуж пораньше, мой тебе совет, сказала Валери. Мужчины такие капризные.
Клево, сказала Бобби. Но вообще-то я лесбиянка.
Мелисса покраснела и уставилась в свой бокал. Я прикусила губу. Валери подняла бровь и указала вилкой куда-то между мной и Бобби.
Ясно, сказала Валери. И вы двое?..
Нет-нет, сказала Бобби. Когда-то да, но уже нет.
Я так и подумала, сказала Валери.
Мы с Бобби переглянулись и тут же отвели взгляд, чтобы не расхохотаться и не заорать.
Фрэнсис – писательница, сказала Эвелин.
Ну вроде того, сказала я.
Не говори «вроде того», сказала Мелисса. Она поэт.
И хороша? – сказала Валери.
В ходе этого разговора на меня она даже не взглянула.
Хороша, сказала Мелисса.
Ну и славно, сказала Валери. Я всегда считала, что у поэзии нет будущего.
Как дилетант без собственного мнения о будущем поэзии я предпочла промолчать, и к тому же Валери все равно меня не замечала. Бобби кашлянула и наступила мне на ногу под столом. После десерта Ник ушел на кухню варить кофе, и стоило ему выйти, Валери отложила вилку и посмотрела на закрытую дверь.
Он неважно выглядит, да? – сказала она. Как у него со здоровьем?
Я уставилась на нее. Она не удостоила меня лично ни одной репликой или вопросом, и я знала, что она сделает вид, будто не замечает моего взгляда.
По-разному, сказала Мелисса. Одно время все шло отлично, но месяц назад, кажется, был небольшой эпизод. В Эдинбурге.
Он подхватил пневмонию, сказала Эвелин.
Там была не просто пневмония, сказала Мелисса.
Прискорбно, сказала Валери. Но он очень вялый. Его это сильно подкашивает. Ты же помнишь прошлый год.
Нам ведь не обязательно посвящать в это девочек? – сказала Эвелин.
Нет смысла скрытничать, сказала Валери. Мы же все здесь друзья. Боюсь, у Ника депрессия.
Да, сказала я. Я знаю.
Мелисса глянула на меня, но я притворилась, что не заметила. Валери перевела взгляд на букет и рассеянно сдвинула влево один цветок.
Ты с ним дружишь, Фрэнсис? – сказала она.
Я думала, мы все здесь друзья, сказала я.
Она все-таки на меня посмотрела. На ней были какие-то изысканные украшения из янтаря и красивые кольца на пальцах.
Я уверена, он не против, что я интересуюсь его здоровьем, сказала Валери.
Тогда, может, вы поинтересуетесь его здоровьем у него самого? – сказала я.
Фрэнсис, сказала Мелисса. Валери наша очень старая подруга.
Валери рассмеялась и сказала: Мелисса, умоляю, не такая уж я старая, правда? У меня задрожал подбородок. Я отодвинула стул, извинилась и вышла. Эвелин и Бобби смотрели мне вслед, как кивающие собачки на заднем стекле удаляющейся машины. Я столкнулась с Ником в коридоре – он нес две чашки кофе. Салют, сказал он. Ой, что случилось? Я покачала головой, пожала плечами – глупые, ничего не значащие жесты. Прошла мимо и по черной лестнице спустилась в сад. Я не слышала его шагов за спиной – видимо, он отправился в столовую к остальным.
Я прошла сад насквозь и открыла калитку, выходившую на глухую улочку. Шел дождь, а на мне была блузка с короткими рукавами, но я не чувствовала холода. Захлопнула калитку и зашагала прочь от дома к пляжу. Ноги промокли, и я с силой растирала лицо тылом ладони. Фары машин проносились мимо, ослепляя белесым светом, но больше вокруг не было ни души. Фонари вдоль дорожки к пляжу не горели, и вот тут я стала мерзнуть. Но я не могла вернуться в дом. Я стояла, скрестив на груди руки, чувствуя, как мокнет под дождем блузка и хлопок липнет к коже.
Вряд ли Ник расстроился бы из-за слов Валери. Вероятно, просто отмахнулся бы, даже если бы узнал. Мои терзания из-за Ника, похоже, отношения к его чувствам не имели – со мной такое и раньше случалось. В выпускном классе Бобби баллотировалась в президенты школьного совета, и один парень выиграл у нее: тридцать четыре голоса против двенадцати. Бобби была разочарована, я видела, но она не расстроилась. Она с улыбкой поздравила победителя, прозвенел звонок, и мы собрали учебники. Но я не пошла в класс – я заперлась в кабинке туалета этажом выше и ревела, пока не прозвенел звонок к обеду, и наревелась до боли в легких и раздражения на лице. Я не могла объяснить, почему мне было так отчаянно, так безутешно больно, но порой, стоило мне вспомнить этот эпизод, к глазам совершенно по-глупому подступали слезы.
В конце концов заскрипела калитка, зашлепали сандалии, голос Бобби сказал: ну ты гусыня. На кого ты похожа? Пошли внутрь, кофе выпьешь. Вначале я не могла рассмотреть ее в темноте, а потом ее рука скользнула мне под локоть, и зашуршал ее дождевик. Это было милое камерное представление, сказала Бобби. Давненько я не видела, чтобы ты так выходила из себя.
