Так прошли три дня в Этабле. В саду за едой мы с Ником и Бобби обычно сидели вместе на одном конце стола и постоянно друг друга перебивали. Бобби нас ужасно смешила, что бы она ни сказала – мы начинали хохотать. Однажды за завтраком она довела Ника до слез, изображая их друга Дэвида. Мы лишь мельком видели этого Дэвида на литературных вечерах в Дублине, но Бобби спародировала его голос запросто. Ник говорил с нами по-французски – помогал совершенствовать язык и охотно грассировал, стоило только попросить. Бобби сказала ему, что я уже вполне умею по-французски и притворяюсь ради этих уроков. Он в ответ заметно покраснел, и она сверкнула на меня глазами через всю комнату.
Днем Мелисса сидела на пляже под зонтиком и читала газету, а мы валялись на солнце, пили воду из бутылок и мазали друг другу плечи лосьоном от загара. Ник охотно плавал и вылезал из воды весь в сверкающих каплях, как в рекламе одеколона. Дерек сказал, что это унижает его как мужчину. Я перелистнула страницу книги Роберта Фиска
[21] и притворилась, что не слушаю. Дерек сказал: Мелисса, он, наверное, прорву времени тратит, прихорашиваясь? Мелисса даже не оторвала взгляд от газеты. Нет, боюсь, он прекрасен от природы, сказала она. Так бывает, если выйти замуж ради красоты. Ник рассмеялся. Я перелистнула еще одну страницу, хотя и не прочитала предыдущую.
Две ночи подряд я лежала у себя в постели, пока дом не стихал, а потом поднималась к Нику. Я не особо выматывалась, хватало сил протянуть до глубокой ночи, но днем частенько дремала на пляже или в саду. Мы спали каких-то четыре-пять часов, но он не жаловался на усталость и не торопился выпроводить меня, даже когда час был совсем поздний. После первой ночи он перестал пить вино за ужином. По-моему, он вообще перестал пить. Дерек то и дело это подмечал, а Мелисса предлагала вина, даже если Ник уже успевал отказаться.
Однажды мы вместе выходили из моря, и я спросила: как думаешь, они догадываются? Мы стояли по пояс в воде. Он прикрыл глаза ладонью и посмотрел на меня. Остальные на берегу кутались в полотенца, мы их видели. В солнечном свете мои руки были бледно-лиловыми и все в мурашках.
Нет, сказал он. Вряд ли.
Они могли что-то услышать ночью.
По-моему, мы совершенно не шумим.
И все-таки мы безумно рискуем, сказала я.
Конечно. Тебе это пришло в голову только что?
Я опустила руки в море, и их защипало от соли. Я зачерпнула пригоршню воды, и она утекала сквозь пальцы.
И зачем тебе это? – сказала я.
Он уронил руку и покачал головой. Он был весь белый, словно мраморный. Что-то суровое сквозило в его облике.
Ты что, кокетничаешь? – сказал он.
Да брось. Просто скажи, что хочешь меня.
Он зачерпнул воды и плеснул мне на голую кожу. Лицо обдали брызги – холодные почти до боли. Я посмотрела на чистейший голубой купол неба.
Отвали, сказал он.
Он мне нравился, но ему об этом знать не стоило.
* * *
На четвертый вечер после ужина мы все вместе отправились на прогулку в деревню. Небо над гаванью было бледно-коралловым, а море – темно-свинцовым. В верфи клевали носами вереницы яхт, красивые босые люди ходили по палубам с бутылками вина в руках. Мелисса повесила фотоаппарат на плечо и время от времени делала снимки. На мне было темно-синее льняное платье на пуговицах.
Около кафе-мороженого у меня зазвонил телефон. Звонил отец. Я инстинктивно отвернулась от остальных, словно отгораживалась. Отец говорил глухо, в трубке что-то шумело. Я начала обкусывать ноготь большого пальца, ощущая, как он крошится на зубах.
Все нормально? – сказала я.
Как мило. Мне что, нельзя просто так позвонить моей единственной дочурке?
Тон его взмывал и падал. Его опьянение как будто замарало и меня. Хотелось помыться или откусить свежий фрукт. Я слегка отошла от остальных, но старалась не терять их из виду. Я приткнулась к фонарному столбу, пока все обсуждали, не съесть ли по мороженому.
Конечно, можешь, сказала я.
Как дела? Как работа?
Ты ведь в курсе, что я во Франции?
Чего-чего? – сказал он.
Я во Франции.
Мне было неловко повторять такую простую вещь, хотя вряд ли кто-то слушал.
А, ты во Франции? – сказал он. Точно, извини. И как там?
Очень мило, спасибо.
Великолепно. Послушай, в следующем месяце деньги тебе отправит мама, ладно? На колледж.
Ладно, хорошо, сказала я. Отлично.
Бобби посигналила мне, показывая, что они заходят в кафе-мороженое, я улыбнулась в ответ – сдается мне, улыбочка вышла маньячная, – и отмахнулась.
Как у тебя с деньгами, ты же не на мели? – сказал папа.
Что? Нет.
Сбережения-то есть? Полезная привычка – копить и откладывать.
О да, сказала я.
В окно магазина я видела огромную витрину с разными сортами мороженого и силуэт Эвелин – она размахивала руками около прилавка.
Сколько тебе удалось скопить? – сказал он.
Я не знаю. Немного.
Полезная привычка, Фрэнсис. Ага? Вот в чем дело. В экономии.
И после этого разговор скоропостижно закончился. Все вышли из магазина, Бобби несла два рожка мороженого, один протянула мне. Я была ей ужасно признательна, что она купила мороженое и для меня. Взяла рожок и поблагодарила, а она вгляделась мне в лицо и сказала: ничего не случилось? Кто звонил? Я моргнула и сказала: папа. Ничего нового. Она усмехнулась и сказала: ну ладно. Давай есть мороженое. Если не хочешь, я съем оба. Мелисса подняла камеру – я заметила краем глаза и тут же раздраженно отвернулась, словно Мелисса обидела меня, взяв в руки камеру или даже еще раньше. Я-то знала, что отвернулась раздраженно, но не уверена, что Мелисса догадалась.
* * *
Тем вечером мы накурились, и Ник был все еще под кайфом, когда я, дождавшись, пока все уснут, пробралась к нему в комнату. Он сидел одетым на кровати и что-то читал на макбуке, сильно щурясь, как будто не мог то ли рассмотреть текст, то ли понять. Выглядел он великолепно. Похоже, слегка обгорел. Наверное, я тоже была накуренная. Я села на полу у постели и головой прижалась к его икре.
Что это ты на полу? – сказал он.
Мне тут нравится.
Кто тебе сегодня звонил?
Я закрыла глаза и прижималась головой все сильнее, пока он не попросил прекратить.
