* * *
В тот вечер мы с Ником за ужином сели рядом. После еды Мелисса открыла еще бутылку вина, а Ник склонился ко мне и поднес огня. Затушив спичку, он небрежно закинул руку на спинку моего стула. Никто, похоже, не обратил внимания, да и выглядело это, наверное, совершенно естественно, но голова моя поплыла. Заговорили о беженцах. Эвелин все твердила: некоторые закончили университеты, среди них есть доктора и профессора. Я и раньше замечала, что люди любят напирать на то, какие мигранты образованные. Дерек сказал: не будем сейчас про остальных, но высылать врачей? Безумие какое-то.
В смысле? – сказала Бобби. Не впускать их, пока не получат медицинский диплом?
Эвелин сказала, что Дерек имел в виду совсем другое, но Дерек ее перебил, заговорив о западной системе ценностей и культурном релятивизме. Бобби сказала, что право каждого на убежище – неотъемлемая часть «западной системы ценностей», если такая вообще существует. Пальцами она обозначила в воздухе кавычки.
Наивные мечты о мультикультурализме, сказал Дерек. Жижек
[20] очень хорошо об этом пишет. Границы, знаешь ли, не просто так придумали, для них есть причины.
Даже не представляешь, насколько ты прав, сказала Бобби. Вот только мы наверняка не сойдемся в том, каковы эти причины.
И тут Ник рассмеялся. Мелисса отвернулась, будто не прислушивалась к беседе. Я незаметно расправила плечи, чтобы кожей чувствовать руку Ника.
Да мы тут все заодно, сказал Дерек. Ник, ты же белый мужчина-угнетатель – поддержи меня.
Вообще-то я согласен с Бобби, сказал Ник. Хоть я и безусловный угнетатель.
Господи помилуй, сказал Дерек. Кому нужна либеральная демократия? Может, нам просто сжечь дом правительства и посмотреть, что будет.
Я знаю, ты утрируешь, сказал Ник, но чем дальше, тем сложнее понять, почему бы и нет.
Давно ли ты стал таким радикалом? – сказала Эвелин. Ты слишком много тусуешься со студентами – это они тебя заразили.
Мелисса постучала сигаретой о пепельницу, которую держала в левой руке. И тонко, насмешливо улыбнулась.
Да, Ник, раньше ты был сторонником полицейского государства, сказала она. Что это ты вдруг переметнулся?
Ты к нам в отпуск зазвала полный дом студентов, сказал он. Я не смог устоять.
Она выпрямилась и посмотрела на него сквозь мерцание дыма. Он убрал руку со спинки моего стула и затушил сигарету в пепельнице. Потянуло прохладой, и все цвета потускнели.
Заехали на озеро? – сказала Мелисса.
Да, на обратном пути, сказал Ник.
Фрэнсис обгорела, сказала Бобби.
На самом деле я не обгорела, но лицо и руки порозовели и на ощупь были чуть горячей обычного. Я пожала плечами.
А Бобби, никого не слушая, разделась и залезла в воду, сказала я.
Стукачка, сказала Бобби. Мне стыдно за тебя.
Мелисса не сводила с Ника глаз. Его это, казалось, не смущало; он обернулся к ней и улыбнулся спокойно и непосредственно, став еще красивей. Она покачала головой – не то удивленно, не то раздраженно – и наконец отвела взгляд.
Спать в тот вечер все легли поздно, около двух ночи. Минут десять-двадцать я лежала в темноте, прислушиваясь к тихому скрипу половиц над головой и хлопкам закрывающихся дверей. Голоса смолкли. В соседней комнате у Бобби стояла тишина. Я села и снова легла. Поймала себя на том, что обдумываю, не сходить ли наверх, попить водички, хотя пить совсем не хотелось. Я практически слышала, как объясняю, что меня одолела жажда из-за вина за ужином, словно мне предстояло оправдываться за свое появление наверху. Я снова села, пощупала лоб – температура нормальная. Тихонько выбралась из постели и поднялась по лестнице прямо в ночной рубашке, белой в розовых бутончиках. В кухне горел свет. Сердце забилось сильней.
На кухне Ник убирал чистые винные бокалы в шкаф. Он взглянул на меня и сказал: о, привет. Торопливо, словно читая по бумажке, я ответила: просто пить захотелось. Он посмотрел смешливо, будто не очень-то мне поверил, но все равно протянул стакан. Я налила воды и, прислонившись к холодильнику, отпила. Вода была теплая и отдавала хлоркой. Потом Ник встал передо мной и сказал, что все бокалы убраны, так что… Мы смотрели друг на друга. Ты ходячее недоразумение, сказала я, а он ответил, что «и не сомневался». Он положил руку мне на талию, и меня потянуло к нему всем телом. Я коснулась пряжки его ремня и сказала: мы можем спать вместе, если хочешь, но сугубо иронически – надеюсь, ты понимаешь.
Комната Ника была на том же этаже, что и кухня. Единственная спальня на этаже – остальные наверху или в цоколе, как моя. Окно распахивалось на море, и Ник бесшумно закрыл ставни, пока я устраивалась на кровати. Когда он оказался внутри меня, я приникла лицом к его плечу и спросила: тебе хорошо?
Все время хочется сказать тебе спасибо, ответил он. Странно, да?
Ну так скажи, предложила я, и он сказал. Потом я сказала, что сейчас кончу, а он закрыл глаза и произнес: ооо. После я сидела, прислонившись к стене, и сверху наблюдала, как он лежит на спине и дышит.
У меня выдались непростые недели, сказал он. Прости за то, что было в интернете.
Я совсем пропала. Я не знала, что у тебя пневмония.
Он улыбнулся и потрогал мягкую ямку у меня под коленкой.
Я думал, ты хочешь, чтоб я от тебя отстал, сказал он. Я сильно болел, мне было одиноко. Мне показалось, ты меня больше знать не желаешь.
У меня чуть не вырвалось: нет, я хотела услышать, что я снюсь тебе по ночам.
Мне тоже было паршиво, сказала я. Не будем больше об этом.
Что ж, великодушно. А я вообще-то мог постараться и получше.
Ну я же тебя простила, расслабься.
Он приподнялся на локтях и посмотрел на меня.
Да, но, по-моему, ты меня простила слишком быстро, сказал он. Я же пытался тебя бросить. При желании ты могла бы помучить меня подольше.
Не, я просто хотела снова с тобой спать.
Он рассмеялся, как будто обрадовался. Снова лег, отвернувшись от света, и закрыл глаза.
Не думал, что я так хорош, сказал он.
Неплох.
Я думал, я ходячее недоразумение.
Да, но мне тебя жалко, сказала я. К тому же секс – одно удовольствие.
Он ничего не сказал. Я не могла остаться у него ночевать – вдруг кто-то заметил бы утром, как я выхожу. Я вернулась к себе и легла в постель, свернувшись наималейшим калачиком.
14
На следующий день мне было тепло и сонно, как в детстве. За завтраком я съела четыре тоста и выпила две чашки сладкого кофе со сливками. Бобби обозвала меня «хрюшкой» – правда, добавила, что имела в виду «такая же милая». Я коснулась под столом ноги Ника и смотрела, как он старается не рассмеяться. Меня переполняла буйная, почти язвительная радость.
