Он заезжает в «Бургер Кинг», заметив мимоходом, что обычно не останавливается в пути на гастролях, так как на дух не переносит своих коллег по группе. Ты улыбаешься этому неявному комплименту: тебе приятно, что ты нравишься Евгению или что он, по крайней мере, находит твою компанию менее раздражающей, чем общество других своих коллег. Вы заказываете детский обед с игрушкой, но вместо игрушки вам достаются наклейки с ароматом: потерев их, можно почувствовать запах грязных носков, козявок или подмышек. Ты ужинаешь, а Евгений тем временем нюхает все наклейки – поначалу настороженно, а потом все более приходя в восторг.
– И правда, пахнет ногами! – восклицает он, неправильно ставя ударение, и снова трет и нюхает наклейку. – Понюхай! Понюхай! Пахнет ногами – настоящими ногами!
– У вас в Москве нет вонючих наклеек, что ли? – смеешься ты.
– Нет! – отвечает он и опять утыкает нос в цветную картинку. – Наклейки с запахом грязных носков есть только в Америке. В Москве, если хочешь понюхать грязные носки, ты вынужден нюхать носки.
Нидмор, Западная Виргиния
1989 год
Ты не помнишь, вырубился ли мотор резко или постепенно заглох. Дымила ли сгоревшая коробка передач? А может, произошел сбой электроники? В памяти осталось лишь то, как папа несет твою скрипку в одной руке, а другой держит тебя. Вы бросили машину в безлюдной лощине Нидмор. («Нидмор! – прокричала бы ты, проезжая здесь в лучшие времена. – Тебе нужно больше
[17] людей!») Держась за руки, вы пускаетесь в путь. Ближайшая заправка и телефон-автомат – за перевалом. Вам предстоит взойти на крутую гору, преодолев более шестисот метров, а потом спуститься. Ранняя весна, сумерки; в лощине темно и холодно. Но вы здесь: отец, его восьмилетняя дочь, ее крошечная скрипка и шестисотметровая гора. Картина маслом: семья из Аппалачии совершает восхождение к вершине среднего класса.
Когда твоему папе было десять, его отец внезапно умер, и некогда обеспеченная семья из Вашингтона обеднела. Папа, так рано лишившийся собственного отца, превыше всех сокровищ мира ценит время, проведенное с тобой и твоими братьями. Ему нравится возить тебя на уроки скрипки. Ехать несколько часов, вы сидите рядом, и вам никто не мешает. Твоя мама более практична. Она родилась в большой семье энергичных итальянских эмигрантов, которые реализовали американскую мечту, трудясь на западновиргинских фабриках и в шахтах. Несложно представить разговор, состоявшийся у родителей после того, как ты заявила о своем желании играть на скрипке. «Скрипка? Почему бы и нет», – наверняка сказал отец. Мама же перечислила все причины, почему нужно отказаться от этой затеи (главная – время в пути: каждую неделю придется тратить на дорогу, пролегающую через перевал, от четырех до шести часов).
Однако на восьмилетие тебе все-таки дарят детскую скрипку размера три четверти – твою давнюю мечту, щит от горного тумана, талисман, оберегающий от фальшивого солнца цвета кукурузных початков. К скрипке прилагается еще один подарок, более щедрый: еженедельные уроки музыки в Виргинии. За несколько дней до первого урока ты открываешь жесткий черный футляр, гладишь блестящее янтарное дерево и выбеленный конский волос. Поддеваешь пальцем струну и бренчишь, а на ум приходят хрупкие и нежные слова – слова, которые нравятся тебе, потому что они правдивы. Ты принюхиваешься к эфам и вдыхаешь запах лака. Достаешь из розовой коробочки янтарный кубик чистой сосновой канифоли
[18] и нюхаешь его тоже. Погружаешь ладони в голубую плюшевую обивку футляра, несколько раз щелкаешь блестящим серебряным замочком. Достаешь скрипку и держишь ее в руках бережнее, чем своего двухмесячного брата.
В следующий вторник вы с папой за два часа доезжаете до Виргинии; там, в солнечном доме, в комнате с паркетным полом и громадными окнами, находится музыкальная студия. Первым делом ты сообщаешь учительнице – молодой, красивой, с длинными вьющимися волосами, – что хочешь научиться играть мелодию, которую услышала четыре года назад. Мелодию из мультфильма про белку.
Учительница открывает скрипичный футляр и достает инструмент с пугающей быстротой.
Ты повторяешь, что хочешь выучить ту самую мелодию. Она должна ее знать. Она же преподаватель скрипки, а речь идет о скрипичной музыке.
«Ты знаешь название пьесы?» – спрашивает она, натягивая смычок.
Нет. Но ты можешь спеть. Только оказывается, что невозможно спеть мелодию, написанную для барочного камерного оркестра из двадцати человек, пяти инструментов и вдобавок клавесина. Однако ты пробуешь. Сейчас, получив музыкальное образование, ты способна в технических терминах объяснить, что сделала тогда: ты пропела четыре доли в одной тональности, затем понизила тональность на квинту и пропела еще четыре доли, повысила тональность на уменьшенную кварту и пропела еще четыре доли и снова понизила ее на чистую квинту, пропев последние четыре доли. Так ты исполнила первые четыре такта первой части «Зимы» Вивальди. Но даже термины тут бессильны. Они не объясняют, почему в твои восемь лет тебе так важно научиться играть эту пьесу. Учительница не понимает, что эта музыка стала воплощением твоих мыслей о себе и о безумном непознанном мире вокруг.
– Я не знаю эту вещь, – по ее тону ясно, что разговор окончен. Она начинает показывать, как канифолить смычок.
– Может, это Брамс? – предполагаешь ты.
– Может, – отвечает она.
– Это музыка об Анне Франк, – подсказываешь ты.
Учительница с любопытством смотрит на тебя и переводит взгляд на твоего отца. Тот пытается объяснить, но у него не выходит, и он пожимает плечами.
– Начнем с «Сияй, сияй, маленькая звездочка», – говорит учительница.
Она показывает, как играть ритмические вариации композиции – стандартный урок для новичков по методу Судзуки, и у тебя мигом портится настроение. Четыре вариации сопровождаются дурацкими мнемоническими стишками, повторяющими четыре основных ритма: «Миссисипи хот-дог», «чашки и блюдца», «прыг, пони, прыг, пони» и «Миссисипи Алабама».
Папа наблюдает из угла. Ему нравится.
– Шоколадный пончик, шоколадный пончик, – напевает он.
– Точно! Ха! – улыбается учительница. – Это можно петь вместо «Миссисипи хот-дог».
– Раз картошка, два картошка, – папе понравилось, и он придумывает на ходу.
Ты кипишь от злости. Ты не для того годами выпрашивала скрипку, чтобы слушать песенки о дурацких хот-догах и пони! Ты хочешь разобраться в серьезных вопросах, таких как жизнь и смерть, наползающий горный туман!
В последующие недели ты учишься плавно опускать смычок – не обрушивать его на струны, а касаться их мягко, будто бабочка. Ты скептически относишься к этой идее. Конечно, ты маленькая девочка – ростом так и вовсе меньше всех в классе, но отнюдь не бабочка. Ты громкая, болтливая, очень подвижная и врезаешься во все подряд. «Успокойся!» – то и дело слышишь ты от родителей и учителей. Каждый день ты тренируешься опускать смычок плавно и с каждым разом все отчетливее осознаёшь: скрипка потребует от тебя того, чего раньше не требовало ничто, – таких концентрации и точности, на которые ты, возможно, неспособна. Но через несколько недель усердных тренировок до седьмого пота, через несколько сотен неудачных попыток смычок наконец касается струн бесшумно, как мотылек. Оказывается, прежде чем извлечь звук, нужно для начала научиться создавать тишину: чистый холст, пустую комнату, белый лист. Бездну сначала необходимо сотворить, а затем заполнить.
