Лишь позднее я осознала, чем «Титаник» отличался от других: позицией рассказчика. В начале картины нам показывают не одного из главных героев, а команду циничных подводников, снимающих притворно-мелодраматичный документальный фильм – уловку для публики, маскирующую охоту на затонувшие сокровища. Но их цинизм и фальшь бессильны против столетней старухи Розы. Рассказывая свою историю, дряхлая Роза берет в свои руки контроль над катастрофой. Не трагедия контролирует ее – она контролирует трагедию. «Титаник» – фильм не столько о романтической любви, сколько о том, что катастрофические события можно контролировать и сдерживать, рассказывая о них. Даже в самых невообразимых катастрофах будут выжившие, которые смогут поведать о том, как все произошло.
Желание контролировать уже случившееся бедствие кипело в американцах в годы, когда я работала на Композитора, – с 2002-го по 2006-й. Даже едва уловимый звук свирели действовал на них успокаивающе. Слыша его, мои соотечественники представляли себе столетнюю старуху Розу (перед самыми титрами лежащую в кровати), и это укрепляло их веру в то, что даже самая шокирующая национальная трагедия со временем превратится в воспоминания, в историю, которую будут рассказывать старушки с хорошим чувством юмора, старушки, продолжившие жить полной жизнью. И подтверждение этому – фотографии на их ночном столике и свидетельства, куда более драгоценные, чем бриллианты.
А Композитор – человек, не знавший Пятую симфонию Бетховена, не знавший Джона Керри накануне выборов 2004 года, – точно уловил одно: американцам после 11 сентября нужна музыка, дающая иллюзию контроля над катастрофой. Это и есть ответ на вопрос о том, кто такой Композитор. Человек, не знавший основных фактов о своей стране, но прекрасно понимавший ее глубочайшие чаяния, сильнейшие страхи и стремления. В итоге и я разобралась в себе: я нуждаюсь в том же самом, что и все эти люди, и единственный способ справиться с паникой – поверить, что это временно. Что где-то в будущем живет повзрослевшая я, и когда она расскажет о катастрофе, катастрофа станет просто историей.
Я смотрю сейчас на ту девушку – на себя молодую. Она так старается. Она играет на скрипке под водой и удивляется тому, что ее никто не слышит. Не понимает, почему ее мозг терпит крушение, почему она утратила способность контролировать простейшие функции своего тела. Но она учит меня самому важному: даже когда вокруг все рушится, что-то побуждает ее оглядеться, обратить внимание на окружающую действительность и запомнить все.
Мы выступали на сцене, установленной во внутреннем дворике обычного торгового центра в Нью-Джерси; люди смотрели на нас с балкона второго этажа, а над их головами высился стеклянный потолок. Сцену построили специально для таких музыкантов, как Композитор, таких музыкантов, как я, – для тех, кто все еще немного боится играть по-настоящему.
Прямо напротив меня над сценой висела картина, закрепленная под балконом, и я все время смотрела на нее, пока играла. Мне казалось, что такая картина могла висеть только там и только тогда: она идеально подходила к моменту, будто ее специально повесили как иллюстрацию к музыке Композитора. На ней был изображен американский флаг, развевающийся над местом страшного взрыва в открытом космосе. Люди в форме нью-йоркских пожарных и ангелы в белых одеяниях парили в небе где-то возле Луны.
Эпилог
Композитор улыбается мне с фотографии, найденной в интернете. На нем фрак, он стоит на сцене престижного концертного зала, знаменитого на весь мир. И обнимает Кейт Уинслет.
За годы, прошедшие с моего увольнения, Композитор сделал множество записей для Пи-би-эс и неоднократно выступал в лучших концертных залах Америки под ту же фонограмму, под которую и я стояла на сцене перед выключенным микрофоном. Он записал несколько концертов со школьниками – те, по всей видимости, играли вживую. Он по-прежнему работает без устали и собирает огромные суммы денег на благотворительность и в поддержку общественного телевидения.
В последние годы произошло несколько скандалов, связанных с живыми выступлениями, оказавшимися не совсем живыми. Через день после инаугурации президента Обамы в 2009 году в «Нью-Йорк таймс» напечатали статью под названием «Закоченевшие пальцы были настоящими, а музыка – нет». В тот же день статья побила все рекорды по количеству репостов:
Они не открывали рот под фонограмму, но делали нечто подобное. Торжественную лиричную мелодию, прозвучавшую перед инаугурационной присягой президента Обамы, исполняли Йо Йо Ма, Ицхак Перлман и двое других музыкантов. Однако миллионы людей, следивших за церемонией на Национальной аллее и в прямой трансляции, на самом деле слышали запись, сделанную квартетом за два дня до инаугурации. Музыканты играли в той же тональности.
На второй инаугурации Обамы в 2013 году национальный гимн исполнила Бейонсе. Она пела одновременно с предварительно записанной фонограммой, и это вызвало еще больший ажиотаж. Новость не сходила с первых полос несколько дней. Да, артисты на обеих церемониях играли и пели под собственную фонограмму, в то время как ансамбль Композитора выступает под музыку, записанную давно и совсем другими людьми. Но мне кажется, налицо симптомы одной болезни: общественность настаивает на том, чтобы живая музыка была не только живой, но и совершенной, без единого изъяна, то есть велит музыкантам перестать быть людьми, ибо ошибиться может каждый.
Когда я училась играть на скрипке – училась слушать и слышать звук, – я поняла, что зрители по большей части слушают глазами. И это нормально. Человеческое зрение гораздо более развито, чем слух. Подтверждение этому находится даже в языке, в том, как мы говорим о живых представлениях. Никто никогда не скажет, что идет слушать концерт. Мы смотрим концерты. «Я видел Бейонсе живьем», «видел Ицхака Перлмана», «видел Симфонический оркестр Цинциннати». Я не верю в превосходство живых выступлений: слушать глазами всегда проще, чем ушами. Я верю в то, что нужно доверять своему слуху и эмоциональной реакции на музыку. Даже если эта музыка – саундтрек из фильма или нечто, очень на него похожее.
Спасибо – настоящее
Огромное спасибо моему агенту Эллисон Деверо и редактору Тому Майеру за эстетическое чутье, блестящую редактуру и поддержку. Спасибо Эмме Хичкок, Ннеоме Амади-оби, Эрин Уинсман, Нине Хнатов, Эду Кларису, Алексии Бедат и всем в издательстве Norton.
Спасибо тем, кто читал мою рукопись на раннем этапе, верил в нее и помогал мне с этим проектом с самого начала: Прие Сваминатан, Рэйчел Картер, Эбигейл Рабиновиц, Рэйчел Авив, Алисии Олталски, Саре Бейли Нагорски, Джошу Гарретт-Дэвису, Мишель Легро, Исанкье Коддитувакку, Брук Уиленски-Лэнфорд, Гленну Майклу Гордону, Мурварид Абдьяни, Джулии Стерр и Рите Зэйкс Кэмерон.
Спасибо тем, кто научил меня писать: Бренде Уайнэппл, Энн Маккатчан, Бонни Фридман, Николь Смит, Ричарду Локу, Лиз Харрис, Патрисии О’Тул, Полу Эли, Дарси Фрей, Николь Уоллак, Лесли Шарп, Мэту Джонсону и Лесли Вудард. Спасибо Ребекке Фейдли, Бонни Гоченур, Шерри Джеррет, Стиву Лайвсэю, Беверли Бисби и многим другим учителям, – от детского сада до двенадцатого класса, кто приходил на работу каждый день и преподавал от чистого сердца. Спасибо моей учительнице скрипки Кэтрин Нельсон, которая показала мне, как это сложно и прекрасно – играть по-настоящему.
