Труба уже собрана, но не блестит. Для этого нужен десятый рабочий: тот полирует ее на крутящемся колесе с полотняной накладкой, и латунь начинает сиять. Но и это еще не все: одиннадцатый рабочий тестирует сияющую новую трубу, смазывает маслом клапаны и проверяет, нет ли отверстий, через которые может уходить воздух. Наконец инструмент вручают последнему, двенадцатому человеку в цепочке – музыканту. Тот надевает мундштук и играет джазовую мелодию. Она звучит чудесно, безупречно.
Столько людей выполняют такую сложную и прекрасную работу для того, чтобы можно было сыграть эти несколько нот, звучащие как глас небесный! Наблюдая за рождением трубы, ты гордишься тем, что принадлежишь к человеческому роду и цивилизации, сумевшей придумать столь необыкновенный процесс с одной-единственной целью: извлечь звук, доставляющий радость человеческому уху. Вот это достойная работа, думаешь ты.
Вот что ты вспоминаешь, стоя у обветшавшего замка Если-Бы-Да-Кабы, чей создатель давно умер, чьи куклы замолкли навек, – не придуманные им сюжеты, а реальный конвейер той замечательной фабрики музыкальных инструментов. Чудесный первый «крик» новорожденной трубы.
Но ты не помнишь, как после окончания экскурсии по фабрике мистер Роджерс возвращается домой, кормит рыбок и рассуждает о музыке в целом. Он говорит: «Есть разные способы играть на музыкальных инструментах, – и изображает, какие именно, – можно дуть в них, перебирать струны или бить в барабан». Он заканчивает кормить рыбок. «Но игра часто становится началом чего-то серьезного. Если это “что-то” тебе по-настоящему интересно».
«Когда я был маленьким, – продолжает мистер Роджерс, – я играл в композитора». Садится на скамейку у двери и переобувается в рабочие туфли. «Я сочинял песенки и притворялся, будто выступаю по телевидению и пою свои песни мамам, папам и их детям. А теперь я делаю это по-настоящему!» – торжествующе заключает он.
Пройдет много лет с тех пор, как ты сыграешь последнюю беззвучную ноту с ансамблем Композитора, и много лет с окончания турне «Боже, благослови Америку» 2004 года, после которого Композитор пришлет тебе записку с благодарностью («Спасибо за усердную работу! Всего хорошего!»), и ты прочтешь статью о синдроме самозванца – «неспособности приписывать себе собственные достижения». Синдром самозванца очень интересует тебя, потому что недавно ты устроилась на новую работу – ту, на которой тебе впервые в жизни хочется задержаться. Ты преподаватель. Учишь литературному мастерству. И тебе нравится быть преподавателем. Нравится учить студентов колледжа, потому что именно в колледже ты сама больше всего нуждалась в помощи, но не находила в себе сил попросить о ней. Ты присматриваешься к своим ученикам и пытаешься понять, кто из них тихо идет ко дну. Перед полной аудиторией ты не испытываешь панику, как это бывало на концертах Композитора. На уроках ты расслаблена – вероятно, потому, что сосредоточена на других людях и их потребностях, а может, потому, что эта работа кажется тебе настоящей: ты видишь, что после твоих занятий люди совершенствуются в своем ремесле. Ты преподаешь в государственном университете, где плата за обучение очень мала; твои студенты – из рабочего класса, нередко они первые в семье, поступившие в колледж. Когда они говорят о проблемах с деньгами, ты их выслушиваешь. Пытаешься им помочь. А главное – стараешься быть честной. Ты хочешь обнадежить их, но вместе с тем сказать правду о том, что ждет их после окончания университета. О том, что социальные, экономические и политические айсберги могут потопить целое поколение, независимо от его рабочей этики. О том, что, начав зарабатывать на жизнь самостоятельно, можно столкнуться с радостями и трудностями, и это касается не только финансов. Но все же иногда тебе кажется, что ты не настоящий преподаватель, а просто кто-то, кто притворяется им и имитирует его поведение. Ты делаешь все, что обычно делает педагог, но, когда тебя впервые называют «профессором Хайндман», ты чувствуешь себя так же, как в тот день, когда Бекка наняла тебя скрипачкой в ансамбль Композитора. Тебе мнится, что в университет ты попала по ошибке. Вряд ли ты подходишь на эту должность – ты не настолько хороша.
Однако проходит несколько семестров, и ты начинаешь понимать: притворство учит. Процесс обучения весь основан на имитации – люди развиваются, подражая другим: с младенческого возраста, в котором дети имитируют речь и таким образом учатся говорить, до подросткового, когда девочки и мальчики притворяются крутыми. Так же и преподаватели притворяются умными. В классе ты даешь задание – написать текст в стиле того или иного писателя, и это тоже имитация, но именно через подражание чужому тексту мы учимся писать. Что до тебя, то ты сама подражаешь Эбигейл Томас, Джанет Малкольм, Барбаре Эренрейх, Нику Флинну, Мэри Карр и Ричарду Родригесу
[108]. Ты имитируешь даже саму себя, ограничивая свою свободу смирительной рубашкой разных личных местоимений. Так ты можешь ненадолго притвориться, будто пишешь о ком-то другом. Потом в один прекрасный день ты перечитываешь написанное и говоришь: черт, а ведь это похоже на меня. Это я.
Если допустить, что притворство учит, то чему научила меня игра на скрипке под фонограмму? Одно я знаю точно: лучше играть я не стала. Музыка Композитора была слишком простой и слишком слащавой, и усовершенствовать технику на таком материале я не сумела бы.
Однако, изображая скрипачку, я примерила на себя роль настоящего музыканта мирового класса. Я поняла, каково это – гастролировать по стране и миру, когда тебя приветствуют тысячи восторженных фанатов. Каково это – выступать по телевидению. Каково это – в глазах всего мира быть серьезной профессиональной классической скрипачкой.
Лишь наигравшись вдоволь в эту ролевую игру, я смогла наконец спокойно засунуть скрипку под кровать, где та пылится и поныне. Я достаю ее только по случаю свадеб друзей, если тем не хватает денег, чтобы нанять профессиональных музыкантов.
Наигравшись в звездную скрипачку, я в конце концов смогла осознать то, что так захватило меня в четыре года, когда я впервые услышала «Зиму» Вивальди. И это было не желание казаться талантливой в глазах окружающих. И не стремление сделать из скрипки орудие против мизогинии, или билет в большой город, или пропуск к всемирной славе и уважению. И не деньги. Мне просто понравилась мелодия. Лишь наигравшись в знаменитую скрипачку мирового класса, я смогла вернуться к тому, с чего все начиналось, и понять: чтобы играть на скрипке, надо не так уж много – достаточно полюбить мелодию. Но если задуматься, то это не так уж и мало.
