* * *
Воспользовавшись паузой между отъездом одних гостей и приездом других, мы открыли для себя радость ночного купания в бассейне. Собственно, прелесть заключалась не столько в купании нагишом, сколько в том, чтобы, растянувшись на лежаке с бокалом вина в руке, в четыре глаза уставиться в ночное небо.
Поскольку Ги с Фёклой ложатся рано, уже после десяти вечера на расстоянии нескольких сотен метров от нас нет ни одного зажженного окна, а значит, и никакой засветки. Видимость такая, что можно разглядеть не только светила, но и звездную пыль, причем каждую пылинку в отдельности.
В свое время я состоял в кружке «Юного астронома», куда записался исключительно с целью охмурить симпатичную одноклассницу по имени Таня. Поскольку я, мягко говоря, не пользовался у девочек обвальным спросом, мне подумалось, что совместное разглядывание ночных созвездий — верный путь к успеху. План тогда с треском провалился, зато теперь осколки былых познаний пришлись очень кстати.
Завернувшись в полотенце, я с важным видом поименно называл Кузе небесные тела, а она старательно делала вид, будто видит их впервые. И это было совершенно упоительно.
Кстати, в силу своеобычной мифологии греческие названия планет отличаются от тех, что приняты в других странах. Меркурий тут по традиции называют Гермесом, Венеру, ясное дело, — Афродитой, Юпитер — Зевсом, Сатурн — Кроном, Нептун — Посейдоном и так далее. И вот что любопытно: кто бы что ни говорил, а в сравнении с Венерой Афродита, на мой невооруженный взгляд, и светит, и звучит куда приятнее.
* * *
Буквально через день-другой, в самый разгар инжирного сезона, в гости к нам приехал еще один близкий друг — потрясный фотограф и вообще натура невероятно творческая и разносторонняя. Чтобы не было путаницы с Ленкиным мужем Серегой, назовем нового гостя Сережкой.
Доехав до нас рано утром, Сережка оказался настолько измотан работой, бессонной ночью и оставленной вдалеке московской суетой, что категорически отказался от предложения сходить искупаться, а желал только одного — как можно быстрее расслабиться, благо рецепт того, как это можно сделать, был нам обоим хорошо известен.
Я достал из холодильника первоклассную цикудью с Крита — между прочим, подарок Мэри, — и мы уютно устроились в теньке под навесом, в непосредственной близости от фруктовых деревьев. Поскольку я позабыл про закуску, пришлось сымпровизировать и заесть виноградную водку свежесорванным инжиром.
Подозреваю, что это был далеко не первый случай в мировой истории, когда по-настоящему великие открытия делались по чистой случайности. Короче говоря, мы выпили по рюмашке ледяной цикудьи и заели нагретыми августовской жарой фигами.
Мать честная! Эти две вещи просто созданы друг для друга! Похоже на первый секс с девчонкой, только лучше: ощущения острее, эмоции ярче.
А что будет, если сравнять температуру цикудьи с температурой фиги? Для достижения искомого эффекта я притащил набор стопок для саке и прилагающуюся к ним горелку. Немного подогрев цикудью на японский манер, мы снова выпили. И тут я впервые в жизни понял, что, собственно, означает слово «нирвана», до этого момента представлявшееся мне сказкой, выдуманной индусами.
Счастливые и просветленные, мы так и просидели за столом до самых сумерек, не спеша перемежая разнотемпературную цикудью, инжир и глубокие мысли.
Позднее, уже после Сережкиного отъезда, я, кажется, нашел объяснение снизошедшей на нас благодати, когда вычитал о том, что откровение к Будде пришло не абы где, а под фиговым деревом. Да и само слово «Будда» с санскрита переводится как «просветленный». А что, если в инжире и в самом деле есть нечто божественное?
66. Ужин с цикадами
Помню, как в один из дней, пока Сережка гостил у нас, мы втроем отправились отужинать в городок и остановили выбор на «Мурайо». Было душно — бриз совсем не чувствовался, — и мы сели не внутри, а за теми столиками, что стоят прямо на причале.
Цикады в тот вечер пели так громко, что какая-то особо чувствительная гречанка пожаловалась на них своему кавалеру. Тот проявил галантность и, встав на цыпочки, дотянулся до ветки, на которой сидело обреченное насекомое. Безжалостно раздавив певицу пальцами, кавалер вернулся на свое место.
Признаюсь, на счет «певицы» я немного приврал, что называется, для красного словца. Наука говорит, что стрекотать умеют лишь самцы полужесткокрылых, самки же такой способностью, как правило, не обладают. Обратите внимание, как это разительно отличается от людей, у которых по большей части все происходит строго наоборот.
Как бы там ни было, а со смертью цикады, пострадавшей за искусство, тут же наступила полная тишина. Оказалось, что это невероятно громкое иллюзорное многоголосие исходило от одного-единственного насекомого!
Кстати, вы знаете, что слово «насекомое» вошло в обиход с легкой руки Аристотеля? Наблюдая за всякими жучками да мухами, он заметил, что их тела имеют что-то вроде надрезов или насечек. «Насечка» по-гречески звучит как «энтоми». Смекаете? Вот так и родилась наука энтомология.
Кстати о стрекотании. Не знаю, правда это или нет, но кто-то из местных рассказывал, что некие немецкие туристы, остановившиеся в кемпинге «Бекас», что находится в двух шагах от нашего дома, подали властям Эпидавра жалобу на слишком громкое пение цикад, помешавших им как следует отдохнуть и восстановить силы в отпуске!
Представляете, древние греки употребляли цикад в пищу! Вот что пишет в «Истории животных» Аристотель, похоже, серьезно подсевший на жареных букашек: «Цикада бывает вкусной, пока не лопнет оболочка. До спаривания самцы вкуснее самок, а после — наоборот». Гм, оставлю без комментариев.
А вам, кстати, когда-нибудь доводилось видеть, как происходит линька у цикад? О, это потрясающее зрелище. В ходе последней трансформации насекомое из уродливой личинки превращается в оперного певца, в полном соответствии с избранным сценическим ремеслом одетого во фрак.
Про отталкивающую внешность личинки я нисколько не преувеличиваю. Хотя энтомологи почему-то называют личинку цикады нимфой, она на деле гораздо больше смахивает на уменьшенную копию инопланетного монстра из кинофильма «Чужой».
Как только эта страхотина, выбравшись из-под земли, взбирается на дерево — в наших краях это преимущественно оливы, — в ту же минуту начинается чудесное превращение. Подсмотреть за этим событием большая удача, поскольку, как я уже сказал, нимфа не склонна рассусоливать и, едва взгромоздившись на ветку, тут же замирает, готовая к финальной метаморфозе, которая больше всего смахивает на примерку костюма, когда он отчаянно мал заказчику. В какой-то момент швы на спине расходятся, дырка становится все шире и шире, и наконец на свет появляется то, что энтомологи называют малопонятным, но звучным словом имаго. Собственно, это и есть взрослое насекомое в своем окончательном виде. Расправив крылья, это самое имаго не мешкая улетает на распевку, оставив после себя опустевшее тело нимфы.
