Особенно запомнилось одно из таких приглашений. Как-то поутру зазвонил мобильный.
— Артур Борисович, здравствуйте! Вас беспокоят из московского зоопарка.
У меня внутри все похолодело:
— Хотите сказать, что у вас появилась свободная клетка?
— Э-э… нет. У нас планируется мероприятие под названием «Зоочтения».
Оказалось, что в рамках этого проекта зоопарк предложил ряду авторов подготовить небольшое литературное произведение на животную тему и представить его приглашенной публике. Я с радостью согласился и, не изменяя избранному жанру, с увлечением накропал небольшой зоодетектив, действие которого, понятное дело, происходило в московском зоопарке. Кроме меня в проекте приняли участие Борис Акунин, Виктор Ерофеев, Сергей Лукьяненко, а также другие зубры отечественной словесности, и оказаться в одной компании с ними было очень лестно.
Кроме того, благодаря второй книге я попал в поле зрения пиратов. Но, прежде чем рассуждать на эту тему, сделаю небольшое историческое отступление. Дело в том, что во время раскопок в Помпеях было обнаружено огромное количество настенных надписей. В двух из них фигурирует одно и то же изречение, что позволяет сделать вывод о том, что мы имеем дело с расхожим афоризмом: amat qui scribet, paedicatur qui leget.
В значительной мере смягчив смачность оригинала, общий смысл можно передать следующим образом: тот, кто пишет, активен в любви, тому же, кто читает, уготована роль пассивного партнера. При этом текст недвусмысленно указывает на гомосексуальный характер отношений между писателем и читателем.
К чему это я клоню, спросите вы? А к тому, что, наблюдая за тем, как в интернете множатся краденые копии моих книг, я не могу отделаться от мысли о том, что электронное пиратство развернуло древнеримский афоризм на сто восемьдесят градусов, кардинально поменяв автора и читателя сексуальными ролями.
* * *
Новость о том, что ремонт гостевого этажа полностью закончен, заинтересовала, если не сказать взбудоражила наших друзей. Один за другим они принялись записываться в очередь, чтобы лично поучаствовать в сдаче-приемке строительного объекта.
Очень скоро в Эпидавре снова собралась развеселая компания. Кроме Ленки с Серегой, которые по уже сложившейся привычке сняли полдома у Мэри, к нам в гости приехала семья нашего общего институтского друга, еще со студенческих времен прозванного Шоном.
Шон невероятно остер на язык и постоянно производит на свет новые слова, которые я вместе с окружающими тут же начинаю использовать, удивляясь, как мог обходиться без них раньше. Этих слов великое множество, приведу лишь один пример. Уже многие годы с легкой руки моего друга, кусок, идущий сразу после горбушки, следует называть «подгорбушьем». И если раньше борьба за торец свежего батона вызывала постоянный конфликт в семье и даже грозила привести к ее полному развалу, то теперь, благодаря словотворчеству Шона, мы с Кузей снова живем в мире и согласии, благостно уступая друг другу право на хрустящий кончик, поскольку знаем, что следующий за ним кусок также относится к премиум-сегменту булки и ничьего достоинства не унижает.
А еще Шон заядлый рыбак. Естественно, не смог он отказать себе в удовольствии порыбачить и в Эпидавре. Один из его трофеев оказался весьма необычным, если не сказать большего. На крючок клюнул толстенный морской червь размером с батон краковской колбасы, только выглядел он при этом куда менее аппетитно: ярко-красная кожа и сотни иголок, сочившихся какой-то гадостью, явно опасной для нормального человеческого организма. Снимая диковинную добычу с крючка, Шон с любопытством долго вертел червя в руках и так и сяк, не обращая никакого внимания на иголки.
Когда мы вернулись домой, я порылся в интернете и нашел, что животное, добытое Шоном, называется «бородатым огненным червем». Название объясняется не столько цветом, сколько тем фактом, что ядовитые иглы вбрасывают под кожу человека мощный нейротоксин, который, как было указано в справочнике, «вызывает сильнейшее жжение, по ощущениям схожее с ожогом, головокружение и тошноту». В качестве способа облегчить страдания несчастного, ужаленного ядовитым червем, предлагалось «нанесение изопропилового спирта, а также многократное наложение и последующее удаление клейкой ленты, с тем чтобы извлечь остатки иголок, застрявших в коже пострадавшего».
Встревоженный прочитанным, я поспешил проведать друга. Услыхав про нейротоксин, Шон с сомнением оглядел свои руки. На них не было заметно никаких следов. Ни тебе красноты, ни раздражения. Ничего!
Я так и не понял, заслуга ли это дубленой кожи на ладонях моего друга, чего только не повидавших на долгом рыбацком веку, или ядовитый червь ему попался какой-то на редкость гуманный. Как бы там ни было, а сделанная мною фотография «эпидаврского чудовища», послушно позирующего в руках Шона, на какое-то время стала хитом интернета.
* * *
На следующий день мы с друзьями осмотрели величественные развалины древнего Коринфа, того самого, жителям которого апостол Павел направил аж целых два послания. Кстати, есть мнение, что до коринфян и поныне с первого раза не доходит, но я про другое. В этом городе отменный археологический музей, пусть и небольшой, но очень информативный. В одном из залов есть витрина, заставленная фигурками, которые представляют собой части человеческого тела, подносимые богам, чтобы те исцелили соответствующий орган.
Так вот, судя по фигуркам, древние коринфяне в основном страдали мастопатией и импотенцией. А может, в свойственном им стремлении к прекрасному, греки, на двадцать с лишним веков опередив рождение эстетической медицины, просто просили богов об увеличении мужских и женских достоинств?
Любопытно, что этот древний обычай сохранился до нашего времени. Не полагаясь на одни лишь слова, греки и сегодня предпочитают наглядно иллюстрировать обращенные к Небесам просьбы. А потому в местных церковных лавках в изобилии можно найти серебряные и золотые изображения как частей тела, так и внутренних органов. Самое смешное, что рядом с анатомическим каталогом преспокойно соседствует luxury секция, где можно купить изображения шикарной виллы, дорогого внедорожника или престижной яхты. Как там в Евангелии от Матфея: «Просите и дано вам будет»?
Покончив с древностями, мы заспорили, на какой стороне будем купаться. Дело в том, что Коринфский перешеек, насквозь просверленный одноименным каналом, омывают воды двух заливов: Саронического и Коринфского.
Признаюсь, у меня сложное отношение к Коринфскому заливу. Несмотря на его живописность, мы отчего-то прозвали его Лужей — местами он и в самом деле мелковат. В этом названии, впрочем, нет ничего обидного, простая констатация.
Любопытно, что, хотя на глаз море в Сароническом заливе выглядит чище и прозрачнее, большая часть пляжей, обозначенных на карте фирменным знаком blue flag
[13], по какой-то загадочной причине сконцентрировалась именно в Луже. Я полагаю, основанием тому служат авторитет и вытекающие отсюда пиар-возможности старинного курорта Лутраки, с древности известного лечебными водами.
