В то время как специалисты наперебой брали анализы и гурьбой проводили исследования, я неоднократно пытался всучить кому-нибудь из них страховое свидетельство, пока один из врачей со словами «это больница, а не бухгалтерия», вежливо, но настойчиво выдворил меня из кабинета.
Довольно быстро поняв, что дело не в сердце, а в невралгии, врачи, облегчено вздохнув, сделали жене какую-то инъекцию — подозреваю, что успокоительную, — прописали положенные лекарства и, напутственно похлопав по плечу, отправили домой безо всякого намека на оплату их усилий по спасению умирающей.
Несмотря на все мои попытки пристроить страховку в администрацию клиники, документ никакого интереса не вызвал и там. Нарвавшись на очередную отповедь вроде «мы тут людей лечим, а не бумажки собираем», я наконец успокоился.
Судя по летописям, с таким же священным трепетом относились к своему делу и асклепиады — жрецы, что исцеляли пациентов в лечебнице Асклепия, некогда стоявшей всего в километре от этого места. И вполне возможно, врачи, осматривавшие Кузю, — их прямые потомки. Во всяком случае, это бы многое объяснило.
Пораженные до глубины души, мы еще долго вспоминали тот случай, так до конца и не поняв, что же это было: обычный рутинный прием или снятое скрытой камерой реалити-шоу, восхваляющее профессионализм и безупречное этическое воспитание местных врачей? Боюсь, лишь будущие хвори — будь они неладны — когда-нибудь подскажут правильный ответ.
60. Как я стал голландцем
Для того чтобы аккуратно разложить абсолютно ненужные вещи, которыми рачительные натуры вроде меня обычно захламляют гараж, я решил построить стеллажи от пола до потолка и нанял для этой операции рукастого голландца по имени Юджин, живущего со своей семьей в соседнем Лигурьё.
Его дом стоит на вершине живописного холма, а в конструкцию жилища весьма оригинальным образом вписано огромное дерево, которое теперь произрастает сквозь крышу. У голландца есть прекрасно оборудованный столярный цех, и вообще он мастер на все руки.
Пока Юджин делал свою работу, я с интересом расспрашивал его о причинах переезда в Грецию и о том, как ему удалось в зрелом возрасте адаптироваться к чужой стране, освоить новые обычаи и все такое. Голландец с удовольствием отвечал на мои вопросы.
Он рассказал, что основным мотивом для переезда послужила забота о детях. Им с женой очень хотелось, чтобы они росли в обстановке безопасности и в окружении правильных моральных ценностей. Этот последний аргумент меня порядком удивил, я всегда считал Нидерланды комфортной страной для проживания, отнюдь не лишенной этих самых моральных ценностей. Оказалось, что не все думают так же.
— А что стало для тебя самым сложным во всей этой истории с переездом? — продолжал я пытать моего подрядчика.
— Не поверишь, но труднее всего было избавиться от моей голландской пунктуальности.
— И как же тебе это удалось?
— Долгими упражнениями.
— Ну, например?
Понимая, что в двух словах не расскажешь, Юджин отложил шуруповерт в сторону и присел на здоровенную канистру, которую я храню в гараже в качестве стула.
— Ты, наверное, уже заметил, что, договариваясь о встрече, греки назначают время от фонаря?
— Это точно.
— Так вот, для меня это поначалу стало настоящим шоком. Они не просто задерживаются, а могут легко опоздать на три-четыре часа!
— Я в курсе. Ну и как же ты приноровился?
— Волевым усилием заставил себя приезжать позже.
— Что, сразу на три часа? — с сомнением спросил я.
— Да нет же. Вначале на минуту, потом на пять, затем на десять, на полчаса и так далее.
— И как успехи?
— Теперь я, как настоящий грек, сам научился опаздывать, — с гордостью сообщил мне Юджин.
«Тоже мне, достижение, — подумал я про себя. — Я и без тренировки неплохо с этим справляюсь».
Закончив со стеллажами, голландец приготовил немного цементного раствора, для того чтобы закрепить основание получившейся конструкции.
Тут мне в голову пришла мысль попросить о небольшом одолжении.
— Дружище, а ты можешь в качестве бонуса заложить вон ту щель между каменной кладкой и стойкой ворот, а еще заделать выбоину во внешней стене сада, ну и напоследок загерметизировать пару дырок на крыше, что над крыльцом?
Юджин косо посмотрел на меня:
— Бонус, говоришь? То есть за те же деньги?
Надо признать, что когда дело доходит до финансовых расчетов, во мне откуда ни возьмись просыпается недюжинный дар убеждения.
— Ну да. С твоей-то сноровкой это максимум на двадцать минут работы. Тем более что ты уже и раствор развел, не выбрасывать же его?
Голландец с сомнением поглядел на ведро с цементом:
— Хм, выбрасывать и в самом деле жалко.
Без видимой охоты взявшись за мастерок, Юджин приступил к выполнению поставленной задачи. Прежде чем расплатиться, я по обыкновению придирчиво оглядел результаты труда. Осмотр показал, что в отличие от безупречного качества обустройства гаража, в истории с «бонусной» допуслугой мой подрядчик явно смухлевал.
— Да ты, как я погляжу, стал настоящим греком, — разочарованно сказал я.
— Зато ты стал настоящим голландцем! — недовольно буркнул Юджин в ответ.
Пересчитав деньги и все продолжая ворчать, он направился к своему фургону.
Зря Юджин так раскипятился. Я глубоко уважаю голландцев. Ведь помимо целой толпы приличных живописцев они дали миру Рутгера Хауэра и «шизгару», а самое главное, легализовали дурь — одним словом, вклад Голландии в мировую культуру трудно переоценить.
А чего стоит их деловая хватка? Когда-то голландцы умудрились купить у индейцев остров Манхеттен всего за шестьдесят гульденов! Страшно подумать, какой кусок Америки эти ушлые ребята смогли бы скупить за пару сотен.
С другой стороны, та же самая нация, что родила Спинозу, Эразма Роттердамского и того гениального торгаша, что урвал Манхеттен практически даром, в то же время произвела на свет мрачную, неприветливую семью, проживающую совсем недалеко от нас в доме, украшенном парой деревянных башмачков — кломпов, прибитых к стене гигантскими гвоздями.
Дом этот стоит на дороге, ведущей к церквушке, спрятавшейся в самом дальнем конце бухты. Хозяева целыми днями торчат на балконе и с подозрением рассматривают редких полуголых прохожих, бредущих к «церковному» пляжу.
По благоприобретенной деревенской привычке мы всякий раз вежливо здороваемся с хозяевами раскрашенных кломпов. Те же в ответ только хмурятся пуще прежнего.
За это, желчно перефразировав расхожее искусствоведческое понятие, мы прозвали их «милыми голландцами».
Кстати, на калитке у «милых голландцев» висит табличка: «Осторожно, злой кот!». Правда, я не шучу. Неужто второй Томми-Джерри? А что, если голландцы и впрямь вывели специальную породу котов-изуверов?
