Урон номер три случился к вечеру, когда вконец измученные работяги принялись при помощи веревок спускать с балкона предварительно демонтированные старые окна. Видя, что люди утратили концентрацию, я кинулся им на выручку, но было уже поздно: окна с неимоверным грохотом упали вниз, расколотив отделочный камень и расцарапав жалюзи гостевого этажа. Как ни странно, я в тот момент каким-то чудом удержался от вспышки гнева, видимо потому, что сам был участником процесса, а значит, косвенно повинен в катастрофе.
Пришло время установки двери, которую отчего-то оставили на самый последний день. Когда дверь выгрузили из машины, я заметил, что ручки, привезенные мною из Москвы и отданные Паносу еще две недели назад, так и не установлены.
— А почему дверь без ручек? — возмутился я.
— Так их надо было установить заранее? — прикинувшись дурачком, с непонимающим видом спросил Яннис, держась обеими руками за колено. — Ну ничего, это мы сейчас мигом исправим. — Он послал подручного-пакистанца в машину за дрелью, а сам принялся примерять ручку. Покрутив ее и так и сяк, Яннис весело сообщил: — Ой, а она не подходит.
— То есть как это не подходит? Я же специально привез ее две недели назад, то есть сильно заранее, чтобы у вас было время и на примерку, и на установку.
— Ничего не знаю, дверью занимался не я.
— Послушай, я завтра утром улетаю домой. И как я, по-твоему, открою эту ср…ную дверь, когда вернусь?
— Никак, — честно ответил Яннис.
Дело было на улице, мы стояли на крыльце, рядом с какими-то банками из-под краски. На несколько мгновений потеряв контроль над собой, я принялся что есть силы пинать ни в чем не повинные банки. Яннис на всякий случай рефлекторно отстранился.
А ведь это был еще не конец. Около одиннадцати вечера, погрузив длинномерные конструкции в грузовик и уже покидая наш двор, рабочие Паноса напоследок нанесли урон номер четыре. Они умудрились оборвать висящий высоко на столбе кабель, в одночасье лишив не только нас, но и всю округу телефонной связи и интернета.
Понимая, что перспективы невелики, Яннис, набравшись наглости, напоследок все же спросил, не желаю ли я расплатиться. Захлебываясь от бешенства, не в силах что-либо ответить, я молча повернул к Яннису растопыренную ладонь. Сверкнув глазищами, Яннис пошел к грузовику.
Тут мне снова придется сделать отступление. Дело в том, что мундза — то бишь демонстрация раскрытой ладони — считается в Греции чрезвычайно неприличным жестом и тяжелейшим оскорблением. По этой причине греки, прощаясь или приветствуя друг друга издалека, прежде чем помахать рукой, из соображений приличия разворачивают ладонь к себе. Аналогичным образом приветствует своих подданных английская королева. Да и участницы конкурса «Мисс Вселенная», кстати, тоже машут публике похожим манером. Почему они так поступают? Хм, не знаю. Возможно, опасаются смертельно обидеть случайно затесавшихся в толпе греков.
Как бы там ни было, а, несмотря на объем разрушений, нанесенных нашему дому Яннисом и его людьми в тот день, мне стало мучительно стыдно за мою несдержанность, но исправить что-либо было уже невозможно.
Я был так измотан, что в ту ночь не сомкнул глаз до самого рассвета. Сидя в самолете, увозящем нас в Россию, мы с Кузей, взявшись за руки, с ужасом осознали, что следующей весной нам снова придется иметь дело с Паносом. Кроме устранения недоделок, заключенный с ним контракт предусматривал установку балконных заграждений, а также лестничных перил. Ужас-ужас!
Заприметив наше состояние, сердобольная стюардесса несколько раз кряду щедро обнесла нас вином. Седативный эффект не заставил себя ждать — меня отпустило уже в небе над Болгарией.
34. Архив господина Савнатсоса
Вы спросите, а как же бассейн? Конец лягушачьей фермы был печальным. В конце лета Мэри, на беду, вывезла на дачу кучу родственников с малыми детьми. Всерьез озаботившись тем, что наше «болото» может стать рассадником комаров, которые, в свою очередь, не дай бог ужалят кого-то из ее близких, она вызвалась осушить бассейн в наше отсутствие, разумеется, за наши же деньги.
Противостоять напору сверхэнергичной, почти юной пенсионерки не способен ни один человек в мире — нам тоже пришлось уступить, хотя и не без сожаления. Котики, прознав про закрытие «совместного предприятия», помнится, тоже не на шутку расстроились. От светлой грусти нас отвлекла радужная перспектива наконец перейти к заключительной стадии ремонта, а именно обсуждению колера стен и конструкции забора.
После долгих колебаний за основу был взят весьма броский цвет, который с одинаковым успехом можно назвать лососевым или апельсиновым. В нашей московской квартире все комнаты выкрашены в разные цвета — так вот лососевый из них самый красивый. От него исходит ощущение тепла. Кроме того, стены окрестных домов традиционно покрашены в разные оттенки бежевого и зеленого, а вот лососевого ни у кого нет.
Всякий раз по пути в аэропорт или возвращаясь из Афин в Эпидавр, мы прямо с дороги, серпантином спускающейся от трассы, специально сделав остановку на смотровой площадке, сощурив глаза, стараемся разглядеть на противоположной стороне бухты наш дом среди других дач. В этой затее нам всегда очень помогает вилла Роузенов, которая благодаря своему нетривиальному цвету служит прекрасным ориентиром. Однако нам очень хотелось, чтобы и наш собственный дом был столь же хорошо заметен. Следует признать, что яркий колер очень этому поспособствовал.
Как выяснилось позднее, выбранный нами цвет обладал весьма неожиданным побочным эффектом, о чем мы, к сожалению, узнали только год спустя.
* * *
Собираясь с силами в преддверии очередного этапа ремонта, я с надеждой ждал известий, связанных с изданием моих книг. Поскольку никаких новостей ни от одного из издательств не поступало, я периодически звонил туда сам. В какой-то момент и там, и тут мне сказали одно и то же: произошла большая реорганизация и теперь не до меня.
Выяснилось, что издательство номер один, на мою беду, то ли слилось с издательством номер два, то ли поглотило своего ближайшего конкурента. Как бы там ни было, а в результате этой реорганизации мои рукописи и там, и тут, похоже, отправились в мусорную корзину. Разочарованный бесконечным ожиданием впустую, посылать книги в те же издательства еще раз я не стал.
* * *
Вернувшись в Эпидавр, мы в тот же день пошли засвидетельствовать почтение Фёкле. Как вы уже знаете, наша соседка превосходная рассказчица, и что немаловажно, ей есть что рассказать. Вот какую любопытную историю мы услышали в тот вечер, потягивая предложенные хозяйкой узо и метаксу.
Отчим Фёклы, а точнее, третий муж ее матери и бабушки Ги, носивший фамилию Савнатсос, во время Второй мировой войны занимал высокий банковский пост. Так вышло, что поиздержавшиеся в войне нацисты решили, что оккупированная Греция должна немедленно предоставить захватчику крупную денежную помощь, поделившись своим золотовалютным запасом.
