Когда моя жена, пожелавшая лично присутствовать при смене окон, приехала в Эпидавр, я сразу показал ей трех народившихся котят, отцом которых, судя по окрасу, был не кто иной, как Томми-Джерри.
Двое — те, что были помельче, — трусливо прятались под кустами и тряслись мелкой дрожью при моем приближении. Третий же оказался настоящим смельчаком. По этому поводу я уже успел прозвать его Тесеем, или попросту Тёсей, и ведь как накаркал — бесстрашное создание закончило свои дни точь-в-точь как его мифологический прототип, но все по порядку.
Однажды ближе к вечеру, лежа на кровати и лениво поглядывая на смену цветовых оттенков закатного солнца, я услыхал громкий кошачий гвалт. Больше всех стенала Блошка. Она стояла на краю бассейна и верещала как ненормальная. По бокам к ней в ужасе прижались двое «трясунов», которые тоже истошно пищали.
Подойдя ближе, мы поняли, в чем дело. Оказывается, любопытный и лишенный всякого страха Тёся прыгнул в воду и, отчаянно загребая лапами, словно пес, нарезал круги в поисках места, где мог бы вылезти. Но такого места в бассейне тогда не было. К слову, теперь в наш бассейн ведут пологие ступеньки, так что в случае чего животные могут без труда выбраться из воды.
Тёся, надо сказать, уже был на последнем издыхании, и не подхвати я его тогда на руки, он бы вскорости пошел ко дну. Вытащив мокрое тельце из бассейна, я положил его перед счастливой мамашей, которая тут же перестала верещать и кинулась облизывать свое бесстрашное чадо. Сам же Тёся вел себя примерно так, как будто был первым космонавтом, благополучно вернувшимся из исторического полета. Он с величайшим достоинством и как бы нехотя позволял себя облизывать, понимая, что подобные почести — неизбежный атрибут жизни героев.
Иногда, на мгновение оторвавшись от слюнявых почитателей, Тёся со значением поглядывал то на меня, то на трясущихся родственников. И в его пронзительном взгляде мне вдруг почудился Тараторкин в образе Раскольникова, объясняющий словами Достоевского причину столь безрассудного поступка: «Мне надо было узнать, тварь ли я дрожащая или право имею».
После этого случая я еще больше зауважал Тёсю, а его трусоватые братья с тех пор в дань уважения к Федору Михайловичу получили собирательное имя «твари дрожащие», которое затем само собой усеклось до просто «твари».
Все шло к тому, что конец у Тёси будет печальным. Страх ведь дается нам неспроста, он — основа инстинкта самосохранения. А потому существа, неспособные бояться, обречены на вымирание. Жизнь героев, как известно, ярка, но непродолжительна. Так случилось и с Тёсей.
Это произошло от силы дней через пять после описанного выше спасения на водах. Как-то утром, открыв дверь, я увидел, что на пороге с выражением непередаваемого кошачьего ужаса на мордах стоят обе «твари» и трясутся пуще обычного. Сразу заподозрив неладное, я кинулся к бассейну. В дальнем углу на поверхности воды плавал темный предмет. Это был мертвый Тёся.
То ли он уверовал в собственное бессмертие, то ли подумал, что я снова вовремя приду на помощь, не знаю. А может, он случайно поскользнулся, как это некогда произошло с бесстрашным Тесеем, что нечаянно оступился, стоя на роковом обрыве? По другой версии, Тесея обманом сбросил со скалы в море подлый завистник, но я, ей-богу, смутно представляю себе кого-то из «тварей» в этой роли.
Похоронив бесстрашного котенка со всеми подобающими почестями, мы после этого почти год не купались в бассейне. Впрочем, тому были и другие причины. Что касается Блошки, то после той трагедии ее словно подменили. Кошка совсем перестала заходить в наш двор, видимо, сторонясь болезненных воспоминаний.
33. Кошмар по имени Яннис
Когда алюминиевые окна, жалюзи и двери привезли к нам домой, они, как я и боялся, оказались сильно поцарапанными — несмотря на мою просьбу и очевидную необходимость, работники Паноса забыли обернуть их пленкой, а алюминий при всех своих достоинствах, как известно, очень мягок. Поскольку я предупреждал о последствиях такого разгильдяйства, Паносу ничего не оставалось, как заказать новый профиль.
Будете смеяться, но новые окна тоже пришли без упаковочной пленки. Правда, было видно, что обращались с ними куда аккуратнее, но и тут не обошлось без царапин. Я опять с полным правом отказался принимать часть товара. С третьей попытки окна прибыли целыми, что не помешало рабочим Паноса впоследствии поцарапать каждое второе окно в процессе установки. Впрочем, Панос раз за разом безропотно менял испорченные детали.
— Господи, да какую же маржу он заложил? — ужасалась Кузя.
Мне нечего было ей ответить, хотя я и предполагал, что внакладе Панос все равно не останется, пусть даже и потеряв по собственной безалаберности немалые деньги.
Не буду подробно описывать леденящие душу события той недели, а лишь расскажу о последнем дне работы бригады оконщиков, который мне особенно запомнился. Дело было как раз перед нашим возвращением в Москву. Тогда мы в своей наивности еще не ведали о существовании чрезвычайно действенной военной хитрости, когда на вопрос греческого подрядчика, когда вы уезжаете домой, нужно указывать срок минимум на неделю раньше реального. В противном случае рабочие ни за что не уложатся в отведенное им время, даже если в последний день, поняв, что пахнет жареным, будут честно пытаться выполнить стахановскую норму.
Для примера приведу, как выглядела пятница накануне нашего возвращения в Москву, день, когда люди Паноса по плану должны были закончить установку окон. В то утро рабочие приехали неожиданно рано — в восемь утра вместо обычных двенадцати — и лихорадочно принялись за дело. Паноса с ними, ясное дело, не было, он у себя в офисе очаровывал очередного незадачливого клиента.
Спешка, как известно, не способствует достижению быстрого результата, а даже наоборот. Помните лингафонный курс новогреческого, который я упоминал раньше? Ну, тот, где урок, посвященный ремонту, назывался «ущерб дому»? Так вот, жизнь еще раз подтвердила справедливость этого названия.
Для начала бригадир по имени Яннис — толстый и очень шумный парень — презрев все правила техники безопасности, уронил тяжеленное окно прямехонько себе на колено, после чего минут пять орал как резаный. И было отчего: колено распухло, посинело и вообще имело ужасный вид.
Я предложил съездить в больницу, но Яннис наотрез отказался. Несмотря на травму, он лихорадочно руководил работами. Итак, это был ущерб номер один. И я имею в виду вовсе не колено, а окно, которое, повредив ногу Янниса, затем последовательно пробило заметную выбоину сначала в нашем мраморном полу, затем в стене спальни и уже только после этого разбилось.
Эта неудача, однако, совсем не смутила рабочих, и они продолжили работать в сумасшедшем темпе. Ближе к обеду люди, понятное дело, стали уставать, но возможности толком передохнуть у них не было, ведь Панос строго-настрого наказал Яннису без денег не возвращаться. А расплатиться я, естественно, намеревался только по окончании всех работ.
Урон номер два не заставил себя ждать — огромное четырехсоткилограммовое окно гостиной, превратившее комнату в гигантский аквариум с видом на море, дало трещину и теперь подлежало полной замене. Тут-то парням и остановиться бы, ведь понятно же, что при таком раскладе оплата им сегодня не светит, а штрафы перекроют всякую прибыль, но, очевидно, эти обстоятельства в расчет приняты не были.
