И Натаса, и ее муж по-гречески радушны. Как-то закончив трапезу, Кузя захотела съесть мандарин. Рвать фрукты с дерева она постеснялась, поэтому подняла с земли более или менее свежий паданец. Увидев это, Афанасий притащил лестницу, подобрался к самым красивым плодам и, нарвав огромную сетку, вручил ее нам.
Мое любимое блюдо в этой таверне — свиная отбивная, фигурирующая в меню под названием «спесьяль». Помимо отменного мяса встречу с прекрасным дополняет фирменный соус, выложенный на салатном листе. Это тот случай, когда пальчики можно не только облизать, но и по неосторожности обгрызть.
А уж когда совершенно случайно выяснилось, что русским другом, по обществу которого так тоскует Афанасий, оказался тот самый Женя, что вместе с Леной некогда втянул нас в греческую авантюру, отношения стали почти что родственными.
С тех пор накануне каждого визита мы заранее звоним Натасе и рассказываем ей, чего бы такого вкусненького мы бы хотели съесть, а она затем разбивается в лепешку, только бы потрафить нашим желудкам. По этой причине большинство семейных праздников отмечаются именно здесь. У Афанасия в погребе всегда в избытке достойное вино, а уж про домашние наливки от Натаси я вообще молчу.
* * *
Утром, встав раньше обычного, мы отправились в дом к Мэри навестить друзей. Cepera все еще дрых, и мы устроились на улице. Ленка угостила нас кофе и какими-то фирменными сладостями, на которые она большая мастерица. Вскоре трапезу прервал голос Сереги, доносившийся из спальни:
— Лена, я проснулся. Поди погладь меня!
Услыхав призыв, Ленка послушно метнулась в спальню. Нас с Кузей настолько впечатлила эта умильная сцена, что мы тут же взяли Серегину реплику на вооружение и с тех пор поочередно используем по выходным, в зависимости от того, кто раньше проснется.
И снова о соседях. Прямо напротив нашего дома через дорогу лежат владения Фёклы Севастопулу. Она стала одной из самых первых афинских дачниц на нашем хуторе и в итоге переселилась сюда насовсем, лишь иногда проведывая свою столичную недвижимость.
В молодости Фёкла вышла замуж за бельгийца, а если быть точным, то за фламандца, и надолго укатила с ним в Бельгийское Конго. Когда дети подросли, семья вернулась в Бельгию. А после смерти мужа Фёкла переехала в Эпидавр — ее покойный супруг был большим поклонником этого места.
Вместе с Фёклой живет ее младший сын Ги Файён — прелюбопытнейшая личность, в которой чудесным образом сочетаются горячая греческая кровь и протестантская рассудительность.
В молодости Ги довольно долгое время проработал архитектором в сети клубных отелей Club Med, пока не влюбился в некую южноафриканскую красотку и, выполняя впитанную с молоком матери семейную программу, бросив все, отправился за ней в Африку.
Отношения с возлюбленной не заладились, поскольку ее религиозные родители в итоге настояли на том, чтобы она вышла замуж исключительно за человека той же веры. Несмотря на крушение матримониальных планов, Ги не стал возвращаться в Европу, а остался жить в ЮАР на целых пятнадцать лет.
Будучи прекрасным рисовальщиком, Ги зарабатывал на жизнь блистательными иллюстрациями к комиксам собственного сочинения, некоторые из которых мне довелось полистать. Его живопись и графика тоже невероятно хороши, особенно несколько жанровых сценок, списанных с натуры в каких-то давно исчезнувших с лица земли бантустанах.
Но самый большой восторг у меня вызывает сделанное углем изображение танцующей пары. Дело в том, что я немного коллекционер, оттого наше московское жилище по самое не балуй увешано современной живописью. И в этой коллекции имеется пара работ, посвященных танцу. Я всегда обожал танцевать сам и ничуть не меньше люблю наблюдать за танцующими. А поскольку Дега находится бесконечно далеко за пределами моих финансовых возможностей, мой выбор преимущественно сводится к российским дарованиям, благо их пруд пруди.
И вообще я уже давно смекнул, что если на оживленной улице Рима, Парижа или Вены среди откровенной туристской клюквы и мазни ты вдруг видишь по-настоящему классные работы, то, скорее всего, автором окажется выходец из СНГ. Чему-чему, а рисовать у нас учили превосходно. Ну а посетив знаменитую Венскую ярмарку современного искусства и вопреки изобилию экспонатов так и не обнаружив там ничего путного, я и вовсе уверился в правильности моего коллекционного патриотизма.
Тем не менее та работа Ги, о которой идет речь, абсолютно вне конкуренции и кроет не только мое чахлое собрание, но и все, что мне доводилось видеть, включая полотна признанных классиков. Фигуры танцоров столь естественны и необычны одновременно, что я могу смотреть на них часами.
Интересно, что Ги наклеил картон с рисунком прямо на стену в торце лестницы, ведущей на второй этаж дома, раз и навсегда перечеркнув любые поползновения Фёклы касательно будущего ремонта. Так что Лувр это полотно вряд ли увидит.
Поскольку я не владею ни французским, ни фламандским, мы с Ги обычно общаемся по-английски. Пятнадцатилетнее пребывание в ЮАР сделало свое дело: у моего соседа великолепный словарный запас, куда шире, чем в греческом, на котором он тоже прекрасно изъясняется. И эти мои разговоры с Ги — одно сплошное наслаждение.
«Чем меньше человеку нужно, тем ближе он к богам», — учил Сократ, и эти его слова в полной мере относятся к моему другу Ги. Он приучил себя к чрезвычайной умеренности в одежде, пище и развлечениях, сводящихся по большей части к спортивным занятиям, научившись довольствоваться до смешного малым. Это дает Ги возможность не отвлекаться ни на что кроме работы в саду и все свободное время проводить в беспрестанных размышлениях.
Признаюсь, что, лишь познакомившись с моим соседом и пообщавшись с ним, я начал постепенно улавливать до этого недоступные моему пониманию бесчисленные смыслы, заложенные греческими философами в загадочное понятие «логос».
Его первой словарной дефиницией традиционно указывается «слово», но это лишь верхушка семантического айсберга. Только вдумайтесь, «логосу» в словаре соответствуют более тридцати основных гнезд, каждое из которых, в свою очередь, разветвляется еще на несколько, что в итоге составляет около сотни значений.
Я это к тому, что когда мы читаем первую строку Евангелия от Иоанна, а именно «В начале было слово», то вряд ли понимаем ее истинный смысл. По моему глубокому убеждению, во всем виноват святой Иероним. Работая над каноническим переводом Библии, он, похоже, взял да и ничтоже сумняшеся выбрал первое попавшееся на глаза словарное значение. Опусти Блаженный Иероним глаза чуть ниже, эта строка могла бы сегодня звучать как «в начале был космос», «в начале был разум» или «в начале была причина». А еще главный редактор Вульгаты при желании мог бы запросто заменить «слово» на «весть», «предсказание», «предание» или использовать десятки других альтернативных вариантов.
Однако, пообщавшись с Ги, я понял, что ни одна из этих версий не является правильной и припомнил, что читал у Толстого что-то на этот счет. Не поленившись, я нашел нужное место. Лев Николаевич уверял, что правильнее всего было бы сказать: «В начале было разумение» — вот вам еще одна версия непостижимого греческого слова. Тем не менее в своих размышлениях Толстой изначально отталкивался от следующего посыла: «В начале был логос». Вот оно! Лучше не скажешь, тем более что в качестве еще одного значения этого слова, поистине уникального в своей полисемии, в словаре фигурирует «разговор».
