Люк разворачивает телефон экраном ко мне, и я вижу саму себя, выступающую перед девяностотрехлетней аудиторией. С широко разинутым ртом и поднятыми высоко в воздух руками. Интересно, кто сделал этот жуткий снимок? Могу поспорить, что сэр Питер.
– А, ну да, – говорю я, так как Люк, видимо, ждет от меня какого-то ответа. – Да, я вступила в клуб, – и добавляю как ни в чем не бывало: – Как раз собиралась тебе рассказать. Ты теперь тоже можешь туда приходить, как мой гость.
– Бекки… – Люк, кажется, слов не может подобрать. – Бильярдный клуб?
– Ну, я очень хотела заполучить портманто! – оправдываюсь я. – На нем твои инициалы.
– И поэтому ты решила изменить устав старейшего клуба в городе? – Люк смотрит на меня так, будто много чего еще может сказать, но не знает, с чего начать. – По словам этого Саймона Миллетта, ты всем там утерла нос. Жаль, что я этого не видел.
– Понимаешь ли, – пожимаю плечами я, – очень уж не хотелось дарить тебе какой-то дурацкий скучный одеколон…
А больше я ничего не успеваю сказать, потому что Люк сгребает меня в объятия. Да такие крепкие, что я едва могу дышать.
– Ты уникальная, Бекки, – хрипло выдыхает он мне в шею. – Во всем мире второй такой нет.
Люк частенько мне это говорит. И не всегда я уверена, что он вкладывает в эти слова хороший смысл. Но сейчас я в этом не сомневаюсь.
Наконец, мы отрываемся друг от друга, переводим дыхание и вспоминаем, чем вообще-то должны бы заниматься, а именно – подавать рождественский обед. Люк берет блюдо с индейкой, а я иду за ним, неся на вытянутых руках тарелку со Свинкой Пеппой. В гостиной нас встречают радостными криками, а Тарки запевает: «Мы все считаем так!»
[30]
В следующие несколько минут все только накладывают, зачерпывают и поливают. Но, наконец, тарелки у всех полны, мы взрываем хлопушки (деревянные, ручной работы, раскрашенные женщинами из Непала), надеваем бумажные шляпы, и рождественский обед начинается. Стол, украшенный шотландскими лентами, неоновыми конфетти и скандинавскими подсвечниками (в конце концов, я решила, что моей темой будет эклектика), выглядит просто чудесно. Мартин положил себе гору брюссельской капусты, а Сьюзи – брокколи, и все взяли по пончику. Свинка Пеппа стала гвоздем программы. Видимо, отныне у нас каждый год будет на Рождество вегетарианская индейка.
– Что ж! – начинает мама. От Джесс и Тома ей досталось слово «Исток». Она, правда, расслышала его, как «Листок», и терялась в догадках, что это значит, пока ей все не объяснили. – Какое чудное Рождество! – Она встает и стучит по тарелке ложкой для пудинга, пока все не замолкают. – Друзья! Я хотела бы сказать пару слов. Все мы знаем, что в последние несколько дней со всеми этими событиями Бекки пришлось нелегко. И тем не менее сегодня все мы празднуем Рождество в этом гостеприимном, великолепно украшенном доме. И мне хотелось бы сказать Бекки, и Люку, и Минни большое спасибо! – Мама поднимает свой бокал. – За Брендонов!
– За Брендонов! – повторяют все, поднявшись на ноги, а Сьюзи добавляет: – Урожденных Блумвудов! – и все разражаются хохотом, а потом рассаживаются по местам и с аппетитом принимаются за еду.
Я тоже сажусь на свое место и несколько минут просто наблюдаю за всеми, чувствуя, как меня пропитывает тепло и счастье: мама нарезает для Минни индейку, Сьюзи, достав зеркальце, поправляет бумажную шляпу, Джесс подозрительно изучает описание хлопушки. Рождество – это лучший день в году. Даже если все идет не так, все равно это самый замечательный праздник. Я оборачиваюсь к Люку, который сидит слева от меня, во главе стола.
– Кстати, что ты думаешь о словах в качестве подарка? – негромко спрашиваю я под гул разговоров. – В смысле, вот как Том и Джесс сделали.
– Весьма впечатляет, – отвечает Люк. – Не совсем то, что я ожидал, и все же.
– И я так думаю, – киваю я и непринужденно спрашиваю: – А ты бы мне какое слово подарил?
– Даже не знаю, – смеется Люк.
– Ну давай же, вручи мне слово. Подари мне слово на Рождество, – шутливо, но в то же время серьезно прошу я. Почему-то мне очень хочется услышать это слово. То, которое он для меня выберет.
Словно бы почувствовав это, Люк откладывает нож и вилку. Оборачивается ко мне, долго внимательно смотрит своими темными глазами и, наконец, тихо произносит:
– «Возлюбленная».
Я заливаюсь краской, в носу у меня щекочет. Возлюбленная. Вот какое слово он для меня выбрал. Возлюбленная.
Мне нравится мое новое платье. Очень-очень. Но этот подарок я запомню на всю жизнь.
– Хорошее слово, – говорю я, стараясь справиться с чувствами. – Спасибо.
– Не за что, – Люк снова берется за нож и вилку. – А теперь ты подари мне слово, – добавляет он. – И тоже какое-нибудь хорошее.
Несколько секунд я молчу, соображая. А затем, набрав в грудь побольше воздуха, отзываюсь:
– Хорошо. Я подарю тебе слово.
– Отлично, – Люк вытирает рот салфеткой. – Оно мне понравится?
– Думаю, да. – Сердце у меня вот-вот выскочит из груди. – Думаю, оно очень тебе понравится. Готов?
Жду, пока он снова не отложит нож и вилку. А потом – пока не повернется и не посмотрит мне прямо в глаза. Жду. И жду. И жду.
И, наконец, наклоняюсь к нему и тихонько шепчу прямо в ухо:
– «Беременность».
Лондонский клуб бильярда и салонной музыки
Год основания 1816
Сент-Джеймс-стрит
Лондон, SW1
Дорогая миссис Брендон, урожденная Блумвуд!
Благодарю за ваше письмо, в котором вы просили разрешения устроить в зале принца Уэльского «день детских подарков» (полагаю, это американский термин).
Боюсь, это невозможно. Означенное помещение не может быть использовано для столь ненадлежащей цели. Безусловно, я не могу допустить, чтобы вы, по вашему выражению, украсили зал «миллиардом воздушных шариков». Многие члены нашего клуба находятся в весьма преклонном возрасте, и подобное зрелище может пагубно сказаться на их здоровье, если не привести к фатальным последствиям.
Искренне ваш
Сэр Питер Леггет-Дэви
Председатель
Лондонский клуб бильярда и салонной музыки
Год основания 1816
Сент-Джеймс-стрит
Лондон, SW1
ПРОТОКОЛ ЕЖЕКВАРТАЛЬНОГО ЗАСЕДАНИЯ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
ПОСТАНОВЛЕНИЕ:
Разрешить этой миссис Брендон (урожденной Блумвуд):
