Совершенно непонятно, вся ли это история или нет. Просто сейчас это все, за что получается держаться.
Ведя машину, он сосредоточенно размышлял над текущим. Вот бы узнать – если Кац с Ричардсом договорились встретиться, а телефонный разговор был только между ними, то как убийцы пронюхали, что они встретятся именно тем вечером?
Невозможно поверить, чтобы к этому была причастна Сьюзан Ричардс, – в таком случае ей пришлось бы пожертвовать своими детьми. Декер видел эту женщину той ночью. Ланкастер сказала верно: Сьюзан билась в истерике, совершенно обезумев от неверия и ярости. Она была насквозь потрясена тем, что отлучилась куда-то, а вернувшись вечером, обнаружила, что семьи у нее больше нет.
Декер замедлил ход машины, обдумывая все эти моменты.
Взять, скажем, телефонный разговор между Кацем и Ричардсом.
На самом деле невозможно установить, что Ричардсу звонил именно Кац. Это был всего лишь телефон Каца. А звонок мог сделать кто угодно. То же самое – никакой гарантии, что ответил именно Ричардс, по этой же причине.
Вывод напрашивался следующий: никакой запланированной встречи между ними быть не могло. Скорее всего, убийца выставил все так, будто у них была встреча или же Кац просто зашел на пивко. При таком сценарии все могло обстоять именно так, что убийца или убийцы притащили туда бесчувственного Дэвида Каца. Они могли войти, взять Ричардсов в заложники, привести Каца, методично всех поубивать, а затем подбросить улики на Мерила Хокинса, выйти из дома через черный ход, а через час вызвать полицию.
Теперь вопрос состоял в том, кого же именно собирались убить. Ричардса или Каца? Банкира или заемщика?
И за что?
И почему убийцы выбрали для своего злодеяния именно эту ночь?
Понятно, что ответ на любой или на все три эти вопроса мог выдать ту мразь с головой.
Но ответа пока нет. И неизвестно, предвидится ли он вообще.
Путь пролегал мимо очень даже знакомого места: Берлингтонская средняя школа, где чуть больше двух лет назад состоялась ужасная, ошеломившая весь город стрельба со множеством жертв.
Декер припарковал машину и направился к полуразрушенной футбольной площадке. Футбольную команду Берлингтон больше не выставлял – не было достаточно ребят, которые бы этим интересовались. Декер поднялся на места для болельщиков, когда начал накрапывать дождик.
Здесь он сел и оглядел поле, на котором много лет назад блистал сам. Единственный ученик в истории Берлингтонской школы, выросший до игры в НФЛ, пусть даже в одном-единственном матче. Он поднял воротник пальто и хмуро уставился перед собой.
Когда взгляд Декера сместился вправо, он вздрогнул, увидев, что к нему кто-то приближается. Оказалось, Мэри Ланкастер.
Она медленно поднялась по ступенькам и села рядом.
– Или мы не делали этого раньше? – спросила она.
Он кивнул:
– Было дело. Под дождем. После школьной перестрелки. Как ты узнала, что я здесь?
– Я не узнавала. Ты же знаешь, у меня дом выходит на школу. Я здесь гуляю на ночь глядя. И вот увидела тебя.
Он опять кивнул.
– Но сейчас-то уже второй час ночи. Не так уж безопасно гулять одной.
– А тебе?
– Да я-то что, – сказал он. – Во мне и росту больше.
Она приоткрыла пальто, и взгляду открылся ее всегдашний пистолет в кобуре.
– Если кто-то захочет грабить, угощу пулькой.
– Ну понятно. Как твои дела?
– Да так, идут. Я слышала, у тебя там подвижки в деле?
– Кто тебе сказал?
– Удивишься: Нэтти. Он к тебе как будто поменялся, после того как убили Салли.
– Ты в курсе, что они встречались? – поинтересовался Декер.
– Да ты что! – удивилась она. – Нет, не знала. Он ведь женат?
– Салли с ним порвала. Понимала, что делает не то.
Ланкастер покачала головой.
– Никогда бы не подумала. И до сих пор не могу поверить, что она мертва.
Он поглядел на нее под набирающим силу дождем. На Мэри был длинный плащ и бейсболка, из-под которой лохматились седые волосы. На своих худых плечах она, казалось, несла непомерный груз.
– Мэри, ты не больна? В смысле серьезно?
Она, не оборачиваясь, продолжала смотреть на поле.
– Тебе-то что?
– Ты очень изменилась, Мэри. Стала другой, не такой, как прежде. И мне кажется, это не только из-за того, что происходит между вами с Эрлом.
Она сжала, а затем разжала кулаки.
– Больна не смертельно, если ты про это. Онкологии нет, несмотря на то что я курю.
– А что же тогда?
Ланкастер ответила не сразу.
А когда все же ответила, в голосе звучала усталая покорность.
– Ты когда-нибудь слышал о ранней деменции?
У Декера отвисла челюсть.
– Деменция? Так ты ж еще молодая, мы с тобой ровесники!
Она грустно улыбнулась.
– Потому и называется «ранняя», Амос.
– А ты уверена? Когда тебе поставили диагноз?
– С полгода назад. И они уверены. Томография, анализ крови, биопсия, прочее другое. Сижу на медикаментах, лечусь.
– Ну вот, значит, все еще изменится? – воспрял он с робкой надеждой.
Мэри покачала головой.
– Таких лекарств нет. Можно только замедлить ухудшение.
– Тогда какой прогноз? – тихо спросил он.
– Трудно сказать. Случаев, как у меня, явно не миллион. И реакция у всех, понятно, разная.
– Но могут же дать приблизительную оценку?
Ланкастер глубоко вздохнула, и ее лицо дрогнуло от волнения.
– Через год я, наверно, не смогу уже узнать ни себя, ни кого-то еще. Или же лет через пять. Но вряд ли дольше. Мне не будет еще и пятидесяти.
Повисло тягостное молчание, а по ее щекам вперемешку с дождем скатывались слезы.
– Мэри. Мне жаль. Очень, очень жаль.
Она вытерла глаза и отмахнулась.
– Декер, сочувствие мне не нужно. И уж тем более от тебя. Я знаю, что здесь ты не спец. – Она похлопала его по плечу и уже мягче добавила: – Но за участие все равно спасибо.
– Как ты узнала, что с тобой что-то не так?
– Как-то раз я проснулась и с минуту не могла вспомнить, как зовут Сэнди. Было даже забавно. Я отмахнулась, списав все на переутомление. Но такие казусы стали случаться все чаще. Вот тогда я и пошла к врачу.
Декер задумался о той своей секундной неспособности вспомнить любимый цвет Кэсси.
