– Которым был, язви его, Декер из «Бакайз», наших заклятых соперников, – расплылся в улыбке Марс.
Декер с огорченной миной сказал:
– В том решающем матче он сделал три тачдауна, и все три путем проскока через мою задницу.
– Ничего, ты делал все что мог. А вы, ребята, держались железно. Сколько раз меня самого затыкали в начале игры. Но когда жизнь подкидывает кислые лимоны, то знаешь, что надо делать?
Джеймисон состроила гримаску:
– Лимонад, что же еще. Всем известно.
Марс категорично мотнул головой:
– А вот и нет, Алекс. Делать тачдауны.
– Ах вон оно что! Ты этими словечками сказал Декеру, что собираешься делать? Убрать этих двоих. Чтобы он тоже включался?
– Молодец, поймала.
– Надо бы мне, наверное, тоже начать смотреть футбол: вдруг когда-нибудь пригодится в противостоянии вам двоим.
– Жизнь иной раз вытворяет такие финты, что наперед и не догадываешься, – сказал Марс.
– Никогда не знаешь наверняка, – машинально повторил Декер, снова вглядываясь в темень за окном.
Глава 81
Декер протянул очередную салфетку, а сам оперся на спинку стула.
Сидя на больничной койке, Митци Гардинер промокнула глаза. Она наконец пришла в себя; при этом врачи сказали, что можно рассчитывать на полную поправку.
Декер частично рассказал ей о том, что произошло. Не стал умалчивать и о смерти ее мужа наряду с его участием в шпионской деятельности.
– Я всегда недоумевала, почему такой парень, как Брэд, клюнул на такую, как я, – шмыгнув носом, призналась она.
– Не надо себя недооценивать.
– Мне просто не верится, что этот Билл Пейтон был русским шпионом… как там его?
– Егоршин. Такие вот дела на поверку.
Раскрывать тайну отцовства Декер не стал, считая в душе, что Мерил Хокинс заслуживает зваться отцом. К тому же не было уверенности, что Митци в ее хрупком состоянии сумеет справиться с такой правдой.
– Да. – Скомкав салфетку, она бросила ее в ведерко рядом с кроватью и робко посмотрела на Декера. – Но это, наверное, еще не все?
– Да, не все.
– Ты здесь… для чего-то другого?
– Да.
– Как Рэйчел? Что с ней?
– Ей предъявлено обвинение, но она, вероятно, сможет заключить сделку со следствием. Поскольку Егоршин до сих пор не пойман, ее жизнь в опасности. Она может получить статус свидетеля под защитой, когда расскажет ФБР все, что знает.
– Так ведь он может прийти и за мной?
– Не думаю. У него к тебе, похоже, симпатия.
– Он действительно нам помогал. Помню, добывал обезболивающее для мамы. Хотя я его знала как Билла Пейтона. До сих пор не могу поверить, что он был… иностранным агентом.
– Да. Но к твоему отцу он не был так добр.
– Он мне о нем кое-что рассказывал. Не очень лицеприятное.
– Все это было выдумкой. Он сам мне в этом признался. Ему просто хотелось перетянуть тебя на свою сторону. Вот и все.
– А я ему верила. И помогла упечь своего отца в тюрьму.
– Ты знала, что ему грозят обвинения в убийстве?
Она покачала головой.
– Даже близко. Понятия не имела. Вообще не знала, что происходит на самом деле. Была все время в прострации.
– Тебя, вероятно, предпочитали держать в неведении, так как не полагались на твою благонадежность. Но после того, как ему предъявили обвинение? А вслед за тем осудили?
– Я не знала, что и думать. В душе я все же чувствовала вину.
– Видимо, он догадывался о твоем частичном соучастии. Но не стал делать ничего, что могло бы бросить на тебя тень. Поэтому просто молчал и безропотно отправился в тюрьму. Лишь после встречи с Карлом Стивенсом его мнение изменилось. Ведь он уже фактически умирал, и тут вдруг Стивенс рассказал ему о твоем соучастии и о людях, что за этим стояли. Вероятно, в Мериле взыграла обида. И он вернулся сюда, чтобы обелить свое имя.
– Вряд ли можно его в этом винить. – Митци легла на спину и закрыла глаза. – Я так устала. – Внезапно она рывком села. – Боже! Мой сын! Что с ним? Где…
– С ним все в порядке. Сейчас он в интернате. И о происшедшем он ничего не знает.
– Я… Поверить не могу, что только сейчас о нем вспомнила!
Вид у нее был действительно ошеломленный собственным легкомыслием.
– Ты же только что вышла из наркотической комы. Мысли еще не вполне прояснились.
– Ты слишком ко мне добр. – Она о чем-то крепко задумалась. – Хотя у меня такое чувство, что скоро все изменится.
Он встал и посмотрел на нее сверху вниз.
– Ты знаешь, сколько людей влачится по жизни без шанса что-либо исправить?
– Я… Что ты хочешь этим сказать?
– Ты много чего понаделала, Митци. Помогла засудить своего отца. Он от этого очень страдал. Попал в тюрьму, где с ним творились ужасные вещи.
– Я все это знаю. Я была… все равно что не в своем уме от наркоты.
– А теперь нет. Ты чиста, трезва и, надеюсь, мыслишь ясно.
– Чего ты от меня хочешь? – спросила она осторожно.
– Как насчет одного праведного поступка?
– Какого именно?
– Ты идешь в суд и делаешь заявление, которое оправдает твоего отца, возвратив ему доброе имя. А ты приняла бы на себя ответственность за содеянное.
– А оттуда в тюрьму? Ты это просишь меня сделать?
– Мне кажется, я имею право на такую просьбу, учитывая твою усердную попытку снести мне башку в твоем доме.
– Я… В тюрьму я не могу. Мне сына не на кого оставить.
– Возможно, тебе этого удастся избежать.
– Как? – умоляюще произнесла она.
– Твой случай нетипичный. Пожалуй, мне удастся убедить власти заключить с тобой сделку. Ты расскажешь, как все было на самом деле, и тогда репутация твоего отца будет восстановлена, а ты продолжишь жить своей жизнью.
– Ты действительно думаешь, что такое возможно?
– Возможно все. Но помимо очевидных преимуществ, я полагаю, что в этом раскладе для тебя может быть и еще один существенный плюс.
– Какой же?
– Все эти годы, Митци, ты жила с чувством вины. Догадываясь об этом или нет. И это на тебя определенным образом воздействует. Меняет тебя. Заставляет становиться кем-то, кем ты, возможно, быть не хочешь, но неотступно к этому идешь. Пусть даже со всеми деньгами на свете. И это мало-помалу раздирает тебя на части.
