Хасину было знакомо это чувство оцепенения, полуденного зноя и сладкого безделья. Но здесь с Марокко не было ничего общего. Французы проводят отпуск с совершенно особым усердием. В этом организованном безделье есть даже какая-то фальшивинка. Уж больно они стараются, прямо из кожи вон лезут со своими кондиционированными супермаркетами, пляжами, душами, мытьем посуды. И еще, подо всем этим угадывается неизбежность возвращения, уверенность в том, что дозволенному счастью ничегонеделания придет конец.
Еще больше его удивила обратная дорога. Когда они всей семьей возвращались из Марокко, Хасину было вдвойне не по себе от этих перемещений. На этот раз, выехав с Корали на дорогу A7, он испытал сплин совсем другой природы. В пробках, на заправке, на пунктах оплаты, на стоянках для отдыха – везде он чувствовал себя своим, на своем месте, таким же, как все. В сущности, эти периодические перекочевки, вся эта ежегодная отпускная чехарда играли мощную объединяющую роль. Печальное возвращение в родное стойло, ностальгические воспоминания о вечерах на морском берегу, о платанах создавали у миллионов соотечественников в шортах приятную иллюзию, позволяя им считать себя свободными людьми. Это делало их французами гораздо больше, чем школа или кабины для голосования. И вот на этот раз Хасин оказался одним из них. Однако у этой интеграции в общество посредством ежегодного оплачиваемого отпуска была и обратная сторона. Хочешь не хочешь, а надо возвращаться на работу.
Дело было в воскресенье, четырнадцатого июля, завтра – первый рабочий день.
Он сидел на кухне, пил кофе и, устремив невидящий взгляд вдаль, снова и снова думал об этой неизбежности. Было около десяти утра, Элиотт все еще спал. Хасин устранил основной беспорядок, убрал собачье дерьмо. В холодильнике было почти совсем пусто. Кроме того, он не сделал ничего из тех важных дел, которые оставил на отпуск. В теории он должен был заняться раковиной в ванной: она треснула и нуждалась в замене. Опять же в спальне в окно сильно дуло. Они с Корали заезжали в «Мсье Бриколаж» и «Леруа Мерлен», но всякий раз возвращались оттуда ни с чем. Хасин ничего не понимал в таких делах и боялся, как бы его не кинули, из-за чего не доверял продавцам и не желал с ними разговаривать. К счастью, там вокруг имелись и другие торговые точки, где можно было купить кое-что для дома, одежду, видеоигры, музыку, экзотическую мебель или просто перекусить. В этом прелесть торговых зон, строящихся по периметру городов: там можно проторчать весь день, без вопросов, сорить деньгами, которых нет, – просто так, ради развлечения. Под конец они даже зашли в игрушечный гипермаркет и бродили среди полок с улыбкой до ушей, представляя себе, какое было бы счастье, если бы они могли иметь все это, когда были маленькими. В результате их квартира оказалась завалена свечками, пластмассовыми фонариками, флисовыми пледами, буддистскими безделушками. Корали, кроме того, не смогла устоять перед двумя ротанговыми креслами с белыми подушками. И правда, вместе с юккой и другими комнатными растениями, расставленными по углам, они составили очень неплохой ансамбль. Если бы Хасин удосужился все же вбить гвоздь, чтобы повесить фотографию Бруклинского моста, которая дожидалась своего часа, прислоненная к стене, было бы еще лучше.
Корали встала к полудню. Она ждала, когда уберется Элиотт. За ним обычно приходила его мать, и это каждый раз был тот еще цирк. Корали предпочитала переждать его в постели. Элиотт должен был скоро получить инвалидность, и тогда они с его подружкой смогут переехать в собственную квартиру. Скорей бы. Ей уже осточертели его постоянные ночевки у них. Она вышла на кухню босиком. После возвращения она старалась сохранить загар, для чего каждый день ходила в бассейн, загорала в сквере перед их домом, и сейчас ее белое хлопчатобумажное белье ярко выделялось на смуглой коже.
– Привет.
Она улыбалась, даже по утрам, даже по понедельникам. У нее всегда было хорошее настроение. Хасину нравилось ее длинное тело, мускулистые ноги, плоский живот. Зимой она выглядела так себе. Крашеная блондинка, нос крупноват, глаза умеренно светлые, сильно красится, носит высокие сапоги, большие серьги, все время кутается в какие-то немыслимые шали. Но с приходом солнечных дней она выставляла напоказ свою фигуру топ-модели – ни капли жира, тонкая, изящная, с маленькой грудью и идеальными плечами. Две ямки пониже спины компенсировали впечатление некоторой худобы.
Хасин налил ей кофе, и она потянулась, довольная как кошка.
– Поздно они ушли?
– Ага. А толстяк тут спал.
– Да? Как-то странно пахнет, тебе не кажется?
Хасин подбородком указал на виновника, который с невинным видом, держа нос по ветру, пришел вслед за Корали, постукивая когтями по плиткам пола. Корали хихикнула, потом села за стол и уткнулась в чашку. Хасин намазал ей маслом кусок хлеба. Нельсон растерянно смотрел на них. Он бросил ему кусочек.
– Держи, дворняга.
– Не называй его так, – сказала Корали.
– Я же в шутку…
Он стал убирать со стола. Ставя свою чашку в посудомоечную машину, он спросил:
– Ты чем сегодня хочешь заняться?
– Ничем. Не знаю. Сексом.
Хасин обернулся. Ей часто нравилось вгонять его вот так в краску. Скоро уже полтора года, как они стали встречаться, а с весны поселились вместе в этой квартире. Так она захотела. Когда они познакомились, Хасин жил еще у отца. Старик снова уехал на историческую родину, но продолжал вносить крошечную плату за квартирку, и все оставалось как раньше. Что касается работы, он нашел себе временное местечко в огромной фирме промышленной очистки «Солодия», завладевшей имуществом «Металора». Старым сталелитейным заводам принадлежали в долине десятки жилых объектов, домики на две семьи и даже несколько больших домов, в которых жили инженеры и хозяева предприятий. После закрытия заводов все это добро было брошено и превращалось в руины в прямом смысле слова. Прошло немало времени, прежде чем холдинг, владевший «Металором», признал свою ответственность и занялся решением этой проблемы. «Солодия» выиграла тендер, работы там было года на три, не меньше. Для Хасина это было не сложно. Утром он приезжал на объект вместе с двумя-тремя чуваками, вооруженными ведрами, кувалдами, ломами, и они начинали крушить все что ни попадя. Получалась такая довольно прикольная игра-«разрушалка». Надо было убрать гипсокартонные перегородки, снести кирпичные стены, выдрать старые свинцовые трубы. Они испытывали детский восторг, когда стена поддавалась, а потом ее можно было свалить ударом ноги. К полудню вокруг почти ничего не было видно. В воздухе стояла плотная пыль, от которой ребята защищались при помощи бумажных масок. Закончив первый этап работы, они приступали к освобождению помещения от строительного мусора. Работали по очереди. Одни наполняли ведра, другие выносили их и высыпали в кузов грузовика. Балки, трубы приходилось выносить вручную, положив на плечо. Сначала Хасин пахал как полный идиот. Носился по лестницам, принимая собственную злость за силу, галопом взбегал обратно наверх, спешил, волновался, стремясь закончить работу как можно быстрее. Жак отозвал его в сторонку. Он не был у них главным. И зарабатывал не больше, чем они. Но приказы отдавал он.
