Все это время его поддерживали ночь и езда. Антони носился один, как цунами, вписываясь с точностью до миллиметра в улицы города, и те намертво впечатывались в его нутро. С детства он таскался по этим местам, знал каждый дом, каждую улицу, все кварталы, развалины, мостовые. Он исходил все пешком, изъездил на велике, на мотоцикле. Тут, в этой аллее он играл, там, сидя на парапете, подыхал от скуки, целовался взасос на той остановке, слонялся по тротуарам вдоль тех гигантских ангаров, где по вечерам среди мертвой тишины дожидаются своего часа грузовики-рефрижераторы.
В городе он видел маленькие магазинчики одежды, мебели или электротоваров, которые скоро будут убиты зоной благоустройства Монтан. Там были квартиры с лепниной, которые сдавались по дешевке преподам или чиновникам из префектуры. И шикарные дома, стоявшие бесхозными с тех пор, как высший комсостав переехал отсюда вместе с воинской частью. Это не считая всех этих мелких заведений, выходящих окнами на улицу: информационных бюро, магазинов шмоток, булочных, пиццерий, кебабных и еще полутора десятков кафе с мини-футболом, мини-бильярдом, скретч-лото, прессой – главным образом местными ежедневными газетками, и часто – со спящей в углу собачонкой. Антони пробирался через этот пейзаж, знакомый, как лицо друга. Скорость, бегущие мимо серые фасады, прерывистый свет фонарей – забвение. Вскоре он оказывался на шоссе и ехал дальше, все прямо, туда, до конца. От коллежа к автобусной остановке, от бассейна к центру города, от озера к «Макдоналдсу» – тут покоился целый мир, его мир. Он объезжал его постоянно, мчал во весь опор, в погоне за опасностью, в поисках какого-нибудь узкого места.
Сегодня вечером он в последний раз сядет на свою «Ямаху 125». Поедет на танцы. Он будет пить и танцевать. А завтра в десять пятнадцать – поезд. Всем чао!
Внизу снова зазвонил телефон. Мать сняла трубку. Потом послышался ее голос:
– Антони!
– Что?
– Это твой отец.
2
Хасин проснулся. Первая его мысль была о Корали. Вторая – о зубах, которых во рту не было. Он провел ночь в гостиной, на диване-кровати, и теперь у него ныло все тело. В обрамлении открытого окна развевались занавески. Издали доносилось тихое ворчание машин, проезжавших по соседнему акведуку. Он полежал немного, не двигаясь. Он думал.
Накануне приезжали Себ, Саид и Элиотт, они вместе провели здесь вечер. К трем часам ночи двое первых ушли, а Элиотт остался на ночь. Вон он до сих пор сопит по ту сторону журнального столика, растянувшись на надувном матрасе. Во сне он сбросил с себя простыню, и теперь были видны его крепкий торс, белые трусы и тонкие, как у покойника, ноги. Кожа да кости. Но при этом густо поросшие черными волосами.
Хасин приподнялся на локтях. В нос ударила жуткая вонь. Он огляделся по сторонам. Этот сукин сын опять, должно быть, справил нужду в углу. Он жил у них уже почти два месяца, они регулярно выводили его на прогулку, учили, тыкали носом, но все без толку, это было сильнее его. И все же он такой прикольный. Хасин улыбнулся, представив себе, как тот потихоньку делает свои дела, пока все дрыхнут.
Приятели пришли около восьми вечера, как приходили всегда, с тех пор как Хасин и Корали вернулись из отпуска. Потом началась обычная петрушка: косяки, пицца, включили плейстейшен, поиграли в «Фифа», попивая «Тропико». На ковре в гостиной до сих пор валялись картонные коробки из-под пиццы, пепельницы, полные окурков, джойстики, разбросанное шмотье. Хасин созерцал поле битвы с легкой грустью. Завтра на работу. Это был последний их беззаботный вечер, отпуск кончился. Впрочем, на этот раз Корали их совсем не доставала. Без слов дала закончить «Кубок мира». Во всяком случае, с тех пор как у нее есть собачка, да еще если дать ей затянуться, с ней очень даже можно договориться. Правда, в какой-то момент пришлось все-таки переключиться на «Супер Марио». Это было довольно муторно, потому что тройника для телеприставок у них не было, пришлось отключать плейстейшен и включать просто телик. А под хорошим кайфом такая процедура могла занять минут двадцать.
Хасин сходил на кухню за мешком для мусора и начал собирать с пола все, что там валялось. Надо прибраться, пока Корали не встала. Она заснула на диване-кровати почти сразу после полуночи, это ее время, и он отнес ее на руках в спальню. Тут-то и началось настоящее веселье. Мужская компания – можно было не стесняться в выражениях. Элиотт крутил одну самокрутку за другой – все толстенные, набитые до отказа, – и они ржали до колик. В частности, над Себом, который собрался выиграть Кубок мира с Камеруном.
– Да никогда этого не будет, чувак, можешь хоть сто лет играть.
– А какой интерес выигрывать с Бразилией? Нет, серьезно? Где тут челлендж?
– Сам ты челлендж.
– Заткнись. Ты кого берешь? Бразилию?
– Ага, Бразилию.
– Ну и дурак. Взял бы Нидерланды.
– Какие еще Нидерланды? На кой мне эти Нидерланды?
У Элиотта была слабость к Аргентине. Хасин колебался между сборными Германии и Англии, обе команды солидные, игры получались длинные, можно бить угловые с сорока метров, перехватывать мяч на лету – трах-бах, гооооол!!!! – а не топтаться без толку посреди поля. Он играл «4-2-4» и бил все подряд. Саид остановил свой выбор на «Скуадра Адзурра» – итальянской сборной. «Синих» не выбрал никто. После ухода Платини эти придурки вообще не способны были выиграть что бы то ни было.
Зубы Хасин нашел в конце концов рядом с ножкой галогенной лампы. Он понюхал их, прошел в ванную. Он был босиком, в трусах и футболке с надписью «Just do it» на спине. Почистив протез зубной пастой, он надел его. Всякий раз он пару секунд ощущал некоторый дискомфорт, какое-то механическое чувство. Но потом зубы естественным образом занимали свое место в верхней челюсти. Он посмотрелся в зеркало. Ровные, красивые – супер. Вставные.
Возвращаясь в гостиную, чтобы разбудить Элиотта, он прошел мимо спальни. Корали спала в трусиках и бюстгальтере, он не решился раздеть ее догола. Рядом, свернувшись калачиком у ее живота, пыхтел во сне Нельсон. В нем было что-то от фокса и еще от кого-то. Корали чуть не полгода капала ему на мозги, что им надо завести собаку. Сам-то Хасин не любитель. От собаки вонь, она стоит денег, ее надо выводить на прогулку, и потом, что с ней делать, когда они куда-нибудь поедут? Никогда и никуда они не поедут. В результате у них все же появился этот заполошный симпатичный пес. А на время отпуска пришлось подыскать человека, чтобы за ним присматривать. Потому что они все же поехали отдыхать. Если честно, Хасину понравился этот отдых у моря, он даже сам удивился. Корали откопала обалденный кемпинг в Сифуре: сосны, три бассейна, постоянные клиенты, в основном семейные. Проехав через всю Францию на своем «Фиате Пунто», они две недели ни фига не делали, жили себе припеваючи, обираемые местными торговцами, донимаемые постоянно орущими детишками, пьяные от звона цикад, жары, прохладного «розе́» и вечной сутолоки. Хасин отдался на волю волн. Они вставали рано утром и завтракали перед своей палаткой, обмениваясь успокаивающе нейтральными фразами. Соседи здоровались с ними. День напролет они ходили в шлепках, почти голые, вдыхая чудесный смолистый запах, какой-то смуглый, сладкий, – запах земли, усыпанной сосновой хвоей. Потом на машине ехали на пляж. Корали решала кроссворды. Он, расплющенный солнцем, с недоверием разглядывал окружающих. Купались они по очереди, чтобы не оставлять вещи без присмотра. Потом обедали помидорами, курой-гриль, жареными баклажанами, рисовым салатом и сардинами. Жизнь потрясала своей простотой. Поев, они дремали в полотняных креслах, в то время как на них тишиной нисходила жара. Это называлось сиеста. Рядом под навесом сорокалетняя пара в купальных костюмах слушала вползвука на старом транзисторе репортаж с «Тур де Франс». Со стороны бассейна доносились другие звуки – смесь приглушенного плеска и детских криков.
