– Привет.
– Привет.
Подошли остальные. Теперь они стояли в нарисованном фонарем белом круге. Лица напоминали те, какими он их помнил. Но прежними они все же не были. Прошло несколько месяцев.
– Ну как дела, крутой?
– Как, ничего?
Хасин со всеми поздоровался, небрежно ударив каждому по руке, последним – с Элиоттом.
– Давно приехал?
– Загорал там, а?
– Класс.
– Надолго к нам?
Они покачивали головой, заискивающе хлопали его ладонью по спине, хотя получалось это у них не слишком убедительно. Чувствовалось, что они смущены.
– Что это у тебя за палка? – спросил Джамель.
Хасин выставил рукоятку вперед, крепко зажав ее в кулаке.
– Да так, ничего. Это для отца.
– А как он, твой отец?
– Как там было? Расскажи.
– Давай рассказывай.
– Привез товар?
– А обратно когда?
– Курево есть?
Хасин отвечал каждому, кратко, одно, максимум два слова, и его холодность мало-помалу передалась всей компании. Элиотт смотрел на старого друга и не узнавал его. Когда Хасин достал из кармана увесистый брикет – граммов десять, «личный состав» оживился неким подобием радости. Все принялись сворачивать самокрутки. Десятью минутами позже компания уже сидела на парапете и курила, болтая о том о сем. Один Хасин остался стоять, опираясь на свою палку. Он спросил, как идет бизнес.
– Охохо! – вздохнули приятели.
Они объяснили ему, что трафик теперь оказался в руках молодняка, четырнадцати-пятнадцатилетних сосунков. Это поколение вообще ничего не боится, просто жесть. Не соблюдают никаких правил, думают только о том, как бы срубить бабла побольше. Носятся по «зоне» на скутерах, наглые, агрессивные, все время под кайфом. Используют малышню для контроля над местностью. Родители ни сном ни духом, и вдруг – на́ тебе! – шмаль брикетами по 250 грамм под матрасом у мелкого или у бабушки в шкафу. Кое-кто из этих «каидов» ходит даже с оружием. То и дело возникают разные стычки. Легавые закручивают гайки, патрулей стало больше, но из тачек вылезать боятся, разве что в особых случаях. В общем, перемен много.
– А что с оптом? – спросил Хасин.
Не поедут же эти шкеты на своих мопедах до Голландии, у них должен быть какой-то источник, кто-то взрослый со своими контактами, водительскими правами класса Б, кто все организует и регулирует их аппетиты.
Ответить ему никто не решался. Хасин ждал, покуривая большой косяк. Потом повернулся к Элиотту.
– Ну так что? Кто это?
Тот, прежде чем ответить, поерзал в кресле. Ну и жара!
– Думаю, Кадер.
– А где он сейчас?
Никто не знал, но вообще-то вечером он обязательно сюда заглядывает.
– Подождем, – сказал Хасин.
Курить больше никому не хотелось. По крайней мере, теперь было ясно, зачем Хасин вернулся.
Наконец появился малыш Кадер. Было около полуночи, и ребята уже изнемогали. Все были обкурены, голодны, и всякий раз, когда они открывали рот, Хасин смотрел на них так, будто приговаривал к смертной казни. В конце концов это их достало. К тому же и в небе начало погромыхивать. На горизонте, в той стороне, где граница, сверкали зарницы. Короче, атмосфера была невыносимой. Всем хотелось одного: поскорее в душ да в койку. Так что появление малыша Кадера стало облегчением. Надо было кончать с этим, кончать так или иначе, в любом случае как можно скорее.
– Привет, педики, – игриво поздоровался вновь прибывший.
На нем была кожаная куртка вся в молниях и крутецкие кроссовки «Найк» за восемь сотен. Он подошел вразвалку, крайне довольный собой и внешне спокойный. Присутствие Хасина, похоже, нисколько не тронуло его.
– Гляди-ка, – проговорил он, – привидение, что ли? – У Хасина глаза налились кровью, рот был закрыт на два оборота. – Вернулся, значит…
Не признать этого было нельзя. Остальные следили за разговором с приличествующими случаю физиономиями, делая про себя прогнозы и соответствующие подсчеты. Рейтинг Хасина был невысок. Он и так никогда не был здоровяком, а в этот вечер и вовсе казался каким-то болезненно слабым, бесхребетным и вялым, так что местный Пабло Эскобар из него вряд ли получился бы. И как он ни заносился, это ничего не меняло: он выглядел слабаком. Кадер же, наоборот, маленький, крепко сбитый, прыгучий, да еще и налегавший в последнее время на кокс, был явно на подъеме, держался крайне самоуверенно и вызывающе насмешливо. Он брал кило за семь тысяч. У него были связи в Амстердаме, Сен-Дени и Виллербане. На перепродаже он без труда зарабатывал по пятнадцать тысяч. Одни только диски его мотоцикла «БМВ 750» стоили четыре минимальные зарплаты. Он сплюнул сквозь зубы.
В небе над их головами снова прогремел гром. Когда Кадер улыбался, было видно, что справа у него не хватает зубов. Он вставил себе золотые. Выглядело это шикарно.
– Ну ладно, учитель, – сказал он. – Я рад, что ты здесь, но…
Продолжить он не успел. Рукоятка от мотыги, засвистев, описала идеальную дугу и с каменным хрустом снесла ему нижнюю часть физиономии. Своей внезапностью, беспричинностью поступок Хасина поразил всех присутствовавших. Воцарилась мертвая тишина, потом кого-то стало рвать. Кадер валялся на земле с разнесенной в хлам челюстью, потом он попытался подняться, упершись в пыль ладонями. Взгляд у него был растерянный, как у ребенка, потерявшегося в торговом центре. Он тяжело, по-собачьи, дышал. Хриплое с присвистом дыхание вырывалось через горло, через нос, вытягивало через губы нити слюны вперемешку с кровью.
Он хотел было встать, но от боли не мог подняться, не понимая еще толком, что произошло: ему казалось, что это какой-то пустяк, что он просто поскользнулся. Потом он попытался что-то сказать, но вдруг почувствовал, что его нижняя челюсть противно размякла. Хасин молча смотрел на него. Ему было так страшно, что он мог бы убить его на месте.
6
Мать попросила Антони проводить ее на похороны Люка Грандеманжа, так что особого выбора у него не было. Это были его первые похороны. По такому случаю он принарядился: белая рубашка, пиджак, галстук. Он странно чувствовал себя во всей этой сбруе – не то легавый, не то топ-менеджер. В сущности, ему было приятно. Он даже надел выходные ботинки, которые пришлось покупать специально. Похороны, как и свадьбы, всегда связаны с дополнительными тратами. Мать захотела взять ботинки попрочнее, чтобы они долго носились. Антони выбрал остроносые «Кензо». К счастью, на них была скидка.
Элен всю дорогу теребила себя за волосы. У нее это было признаком крайнего беспокойства. И курила она без остановки. Два раза Антони пришлось остановить ее, иначе она проехала бы на красный свет.
– Все будет хорошо, – покровительственно сказал он.
