Это звучало впечатляюще. Она удивилась.
– А здорово, можно убить разом двух зайцев: жить в Истерли и летать, куда захочешь. Тебе нужна будет для полетов еда, и я могу ее готовить.
Фанни начала беспокоиться, как и говорил Джеймс, но это могло ничего не значить. Тем не менее, восторгаясь планами Джеймса, Брайди не забывала поглядывать на нее. Да, порой совсем забываешь, что существует будущее.
– Ты мог бы привозить нам клиентов, и стоимость перелета мы включили бы в цену за их пребывание у нас. А еще ты мог бы забирать инвалидов. Но как мы погрузим их в самолет?
Джеймс поднял руки вверх, сдаваясь.
– С помощью пандуса, я думаю. Но успокойся, сначала мне нужно освоить азы. К тому же меня могут не взять.
Брайди тряхнула головой.
– Послушай, я больше не желаю быть единственной, кто знает о твоих планах. Из-за этого у меня уже было достаточно неприятностей. Расскажи, пожалуйста, всем об этом.
– В чем проблема? – дядя Ричард стоял в дверях конюшни. Брайди метнула взгляд на Джеймса.
– Твоя очередь, я предполагаю.
Она снова проверила Фанни. Кобыла слегка успокоилась, и она погрузилась с головой в чтение газеты, а Джеймс поднялся с табуретки и вышел из конюшни. Его отец последовал за ним.
Браво, подумала она, прочитав, что член парламента от тори возражал против соглашения, считая его не более чем постыдным соглашательством. Слава богу, она не единственная, кто так думает. Хотя в чем-то она понимала стариков, напуганных перспективой военных действий, потому что они помнили ту, прошлую войну.
Фанни снова забеспокоилась, косясь на свои бока и переминаясь с одной ноги на другую. Брайди подошла к ней и погладила ее. Кобыла сильно вспотела.
– Бедная малышка, – прошептала она.
– Ну вот, начинается, – произнес Тим. Брайди не обернулась. Сколько времени он уже тут? Сердце ее забилось быстрее. Ровным голосом она произнесла:
– Да, Клайв скоро придет.
– Я встретил его и сказал, что схожу проверить Фанни вместо него.
– Как ты смеешь отдавать ему приказы?
– Это не приказ, а предложение, так что не лезь в бутылку, а то испортишь прическу. Которая выглядит прекрасно, я бы сказал.
– Можешь ничего не говорить.
Фанни перемещалась с одной задней ноги на другую.
– Хорошо, не буду, но пусть все-таки Клайв, бедняга, выпьет свой бокал. У Фанни дела, похоже, продвигаются.
Не глядя на него, Брайди погладила Фанни по шее, но кобыла дернула головой. Тим сказал:
– Похоже, она хочет, чтобы ее оставили в покое.
Знакомое чувство, подумала Брайди и вышла из стойла. Она прислонилась к двери конюшни, рядом с ним.
– Как и все мы, – проговорила она.
Он засмеялся, и вдруг она поняла, что тоже смеется. Они стояли вместе, наблюдая за поведением кобылы. Он спросил:
– Ты будешь вызывать Бертрама?
– Нет, еще рано. К тому же я сомневаюсь, что понадобится помощь ветеринара. Для нее это не первый раз, и они вылетают из нее пулей. Ты должен помнить.
Теперь она смотрела на него и чувствовала, как ее переполняет любовь. Как ей хотелось смотреть на его высокие скулы, темные глаза, длинные ресницы – длиннее ее собственных. На его темные волосы с каштановым отливом. Он кивнул.
– Конечно, помню. Я все помню, Брайди, все прошедшие годы. А помнишь, как мы воровали яблоки у старого Фроггетта? Ты тогда застряла на дереве, и нам с Джеймсом пришлось придумать отвлекающий маневр.
Ей хотелось засмеяться, но она не могла, потому что с тех пор слишком много времени прошло, а он оставался тем, кем был. Она ответила:
– Да, я помню. Вы бросались в него яблоками, а он кричал: вы маленькие мерзавцы, я знаю, кто вы. И если вы думаете, что я буду бегать за вами, то вас ждет неприятный сюрприз. А ты, Брайди, слезай-ка вниз, а потом расскажи маме, почему разорвала платье. Достанется тебе на орехи, и поделом!
Эти слова она помнила наизусть. Тим спросил:
– И что сделала мама?
– Отшлепала меня. Так что с тех пор я ношу бриджи. А ты вроде сказал, что все помнишь.
– Ну, ясно же, что я соврал.
Наступившее короткое молчание было легким, но его прервал возглас Пенни:
– Ах, господи, вот ты где. Пойдем, Тим, нам нужно обсудить нашу будущую встречу в Берлине. Мы с матерью получили такое удовольствие от прошлой поездки. Не будь врединой и не говори опять, что ты занят.
Тим придвинулся к Брайди и прошептал:
– Я очень хочу что-то тебе сказать, но не могу.
Она тряхнула головой.
– Я не хочу ничего от тебя слышать, ты понял?
Он ушел, и до нее донесся его самодовольный смех.
Джеймс стоял на дорожке, ведущей к Центру капитана Нива, и смотрел. На сердце у него стало тяжело, когда он услышал, как они разговаривают, но когда появилась Пенни, ему стало легче. По ссутулившимся плечам Тима и по тому, как он оглянулся, было очевидно, что его чувства и чувства Брайди совпадают. Отец сказал ему, чтобы он не торопился и более взвешенно обдумал свое решение насчет РАФ
[32]. Ну что ж, вот он сейчас и обдумал, и завтра будет ясно, возьмут его или нет. Тогда он скажет родителям, но не скажет, почему он так решил. Может, это не самая важная причина, но как он может оставаться здесь, когда та, кого он так сильно любит, не отвечает ему взаимностью? Беда в том, что он не может ненавидеть ни его, ни ее. Он любит их обоих. Всегда любил и будет любить.
Глава 29
Ньюкасл, ноябрь 1938 г.
Сэр Энтони сидел во главе стола. Он устроил в клубе в Ньюкасле праздничный обед, посвященный Мюнхенскому соглашению, куда пригласил всех своих обычных гостей. Тиму он показался бледным и озабоченным, в во время как Пенни потчевала их рассказами о своих ощущениях во время Kristallnacht
[33], или Ночи разбитых витрин, когда предприятия и дома, принадлежащие евреям, подверглись нападению, во время которого били витрины и окна. Она одобряла последующие аресты десятков тысяч евреев-мужчин по обвинению в том, что они евреи, и в дальнейшем их сослали в концентрационный лагерь к таким же, как они, евреям, которые там уже пребывали. Арестовали также несколько евреек и сослали в местные тюрьмы. Всю оставшуюся в руках евреев собственность конфисковали. Пенни смеялась и размахивала руками.
– Прямо как уборка дома.
Сэр Эджерс постучал по столу:
– Ну-ну, хватит.
