Напряжение Джека немного ослабло. Тим негромко добавил:
– Никому не говори, что у меня изменились взгляды. Ты не знаешь, кто среди всей вашей публики докладывает нацистам. Так будет безопаснее, отец. Если я чему-то научился у них, то именно скрытности. Никогда не знаешь, как далеко протягиваются их щупальца. Поэтому пусть семейство остерегается меня, пусть даже ненавидит, до тех пор, пока мы не доведем до конца это дело.
Попрощавшись с сыном, Джек не стал возвращаться в Истон, а поехал прямо на ферму поговорить с Обероном и Эви. Он объяснил им, что его сын по-прежнему в контакте с матерью, но будет действовать в интересах Джеймса. Он ничего не рассказал о чувствах и убеждениях Тима, а они не спрашивали. И с того момента три семьи все свое свободное время до выходных занимались поисками письма, про которое Эви совершенно забыла. В конце концов письмо нашла Брайди, на кухне, в субботу утром. Оно оказалось вложено в одну из кулинарных книг Эви, ту же, в которой она засушила самые первые цветы, собранные Брайди, когда та была совсем еще малышкой. Брайди сразу же позвонила матери на ферму, вскочила на велосипед и как угорелая помчалась по дороге, чтобы как можно быстрей привезти письмо. Она приехала сразу же, после того как почтальон доставил рваную и грязную записку от Джеймса, в которой тот объяснял, что не может пока вернуться. В записке было написано, что ее привезет один из проводников, когда пойдет через Пиренеи.
Вер уже была на месте и, увидев племянницу, протянула ей записку и поцеловала.
– Посмотри на дату. Написано давно, в самом начале, до того как начались занятия в университете, но больше не будем об этом. Ты нашла письмо, которое мы так долго искали, это наш рычаг воздействия, за которым мы все гоняемся, так что спасибо тебе, дорогая Брайди. Я уже почти потеряла всякую надежду.
Голос ее дрожал, лицо было бледным от волнений и тревог, и она, как и все остальные, сильно похудела.
Брайди ответила:
– Надо Тима благодарить, это он будет всем этим заниматься.
И она ушла в конюшни, где все было гораздо проще, и ей не надо видеть Тима, по-прежнему фашиста, который с удовольствием катался к своей мамаше-наци.
Эви начала читать вслух письмо Милли Ричарду, Оберону и Вер. Время приближалось к одиннадцати. Вер дрожащими руками держала бокал с шерри и пила из него большими глотками. Теперь они все прибегали к алкоголю, и вряд ли они откажутся от этого средства поддерживать дух, до того, как сын Вер и Ричарда вернется. Господи, что будет, если он не вернется?
«Ну что, Эви, дерево – это мой тебе прощальный подарок. Я ведь предупреждала, что рассчитаюсь с тобой, но, возможно, ты не знаешь почему. Ты, гордячка, само совершенство, строишь свои великолепные планы, придумываешь, как будешь управлять гостиницей и всех осчастливишь. Вы все такие в вашем семействе, а значит, и мне придется делать все по-вашему и дальше, если я останусь, потому что у тебя будет твоя гостиница, кто бы сомневался, а мне придется заниматься стиркой или чем-то в этом роде. Это был ад кромешный – иметь дело с калеками и уродами. И впереди будет все то же самое – вернется Джек, и нам придется слушать, как он орет по ночам, как чокнутый. И еще неизвестно, на что он будет похож. А если ты до того дура, что думаешь, будто Брамптоны, такие милые и симпатичные, оставят вас, когда вы им больше не нужны, ага, держи карман шире. Они будут хозяевами, а мы – их слугами.
Я имею право жить со здоровым мужчиной с гладкой кожей без фиолетовых шрамов, и буду с ним жить. Я нравлюсь Хейне, и я сделаю так, что он будет меня любить. Сделаю – и точка. Так что мы начинаем жить сначала, спасибо проклятым Брамптонам. Мы сядем на пароход, но ты не узнаешь, куда мы направимся. Теперь я сама управляю своей жизнью. Вы там присмотрите за Тимом, потому что Хейне не хочет брать его с собой. Мне пришлось выбирать. Да вы, Форбсы, все равно у меня его отняли. Он любит свою бабулю больше, чем меня, вот и ишачьте, да и все равно, Джек любит мальчонку, а не меня. Не думайте, что я этого не знала. Он такой же, как ты, большой сильный дядя и помогает маленьким-слабеньким. Ну и живите дальше, и спасибо за серебро. Я спрятала его в гараже на чердаке, так что вы с этим ошиблись. Зато я правильно придумала – там отличное место, чтобы гонять игрушечные вагончики. Повесьте там памятную доску с моим именем.
Милли Форбс».
Эви сказала:
– Нельзя, чтобы парень читал это. Мы не должны показывать ему письмо.
Остальные потрясенно смотрели по сторонам.
– Вам и не придется. Я все слышал.
В дверях стоял Тим. Эви сложила письмо и молча смотрела на него. Племянник, бледный, похудевший, но чисто выбрит.
– Так, значит, дерево было их прощальным подарком? Это они взорвали его. Так-так…
Голос его звучал ровно и невыразительно. Гордился ли он своей матерью? Или был шокирован? Она не знала и только произнесла:
– Люди меняются, Тим.
Джек сзади положил ему ладонь на плечо. Грейс обняла сына за пояс. Эви, глядя на него, не знала, что думать. В сжатых челюстях Тима ей виделась Милли. Действительно ли он им поможет?
– Ты уверен, Тим?
Она улыбалась, но глаза ее оставались серьезными.
– Да, тетя Эви, уверен.
Он смотрел на письмо, не на нее.
– Мне уже давно пора навестить ее. В конце концов, она моя мать.
Эви протянула ему письмо.
– Сделаю все, что смогу, – просто сказал он, повернулся и ушел. Родители последовали за ним. Вер догнала его.
– Спасибо тебе, Тим.
– Рад стараться, – услышала Эви его ответ. Тон его голоса был по-прежнему невыразительным. А потом, в Берлине, они с Милли и Хейне за обедом будут смеяться над ними? И Джека с Грейси снова ждут страдания? Вопросы, вопросы… Но им ничего другого не оставалось, как только ждать.
Перед отъездом Тима Джек позвал его в кабинет Оберона, и они позвонили Потти. Несколькими днями раньше Джек рассказал полковнику о том, что Тим переменил свои убеждения и готов сотрудничать, и Потти согласился с Тимом, что лучше делать вид, что он по-прежнему фашист, поскольку агенты нацистов почти наверняка продолжают свою деятельность, особенно в кругу БСФ. И теперь Джек читал Потти письмо, чтобы тот мог решить, действительно ли оно может быть эффективным рычагом воздействия.
Тим тоже слушал, плотно прижав трубку к уху. Когда Джек дочитал письмо до конца, Потти сказал:
– Пожалуй, может сработать, потому что в письме упоминается имя Хейне. Но если они думают, что Тим может быть им полезен в других направлениях, например, в разведке, им следует быть готовыми сильно потрудиться. Позови к телефону, пожалуйста, Тима, Джек.
Тим взял трубку, и теперь Джек напряженно слушал. Потти заговорил:
– Тут странное дело, мой хороший. Я тут попытался разыскать полицейские протоколы по делу твоей матери. Все исчезло. А примерно в то же время некий полицейский с контактами среди фашистов бросил работу и купил в Хартлпуле кормушку, ну, знаешь, где подают рыбу с картошкой, в 1936 году, как раз, по сути, когда твой отец женился. Я задаю себе вопрос, не был ли, примерно в это же время, твоей маме и Хейне доставлен некий пакет? И не через тебя ли, а, Тим?
