– У него жар. Температура под сорок. Рана воспалилась. Кто знает, какую инфекцию он подхватил. Мы не можем оставить его тут.
– Но и с собой взять не можем!
– Без ухода он не выживет.
– А если ты сдашь его в больницу…
– Они обязаны тут же передать его военным. Ты видела, как содержат пленных? Десятки тысяч в поле под открытым небом. Они их даже не кормят. А у него тяжелая инфекция, если не заражение крови. Без надлежащего ухода он потеряет ногу или умрет…
– Альберт, – воскликнула Мими, – он не твой пациент! Мне тоже жаль беднягу, но ведь мы не больница!
Альберт посмотрел на нее, снял очки и задумался.
Ясмина снова заглянула в комнату немца. В голове ее звучали три слова из записки.
È un amico.
– Мими, возможно, он больше чем наш пациент, – сказал Альберт. – Но мы узнаем это, только когда вернется Виктор. А пока заберем его с собой.
Решение Альберта было вызвано не состраданием. Морица он укрыл, следуя голосу рассудка. Если окажется, что немец сказал правду, у Альберта совесть будет чиста. На самом деле речь шла не об отношении к немцу, а об отношении к самому себе.
* * *
Если хочешь что-то спрятать, прячь не в темноте, где это могут заподозрить, а при ярком свете дня. Умные люди, думал Мориц. Трясясь в лихорадке, он сидел на заднем сиденье «ситроена», прислонившись головой к стеклу. Глаза пришлось закрыть, так сильно сверкало солнце. Холодный пот стекал по лицу. Альберт вколол ему морфий. Но тычущая боль в ноге была сейчас не самым тяжелым. Гудки машин и гул моторов, яркий свет, толчки на ухабах – все казалось ему громче, ярче и нестерпимей. Он провел ладонью по голове и посмотрел на ладонь. Пот был черным. Они выкрасили ему волосы, обрядили в гражданское, а его форму сожгли.
Он узнал проспект де Пари, парк, платаны, отель «Мажестик». У входа стояли американские солдаты и танк «шерман». Мориц смотрел на все это как на горячечный сон, когда они проезжали мимо. Рядом с ним сидела Ясмина в красивом белом платье и шляпе, впереди – Мими, она говорила без умолку, но он не понимал ни слова, а Альберт молчал, ведя машину. Мужчина, в руках которого была его жизнь. К крыше машины были привязаны матрацы, чемодан и канистра с водой.
* * *
Два танка заблокировали улицу. Колючая проволока, американский флаг и солдаты с автоматами, проверяющие каждую машину. Альберт медленно продвигался вперед в очереди, опустив стекло. Солдат постучал пальцем по крыше и заглянул в машину. Широкоплечий веснушчатый парень.
– Where ‘ya headin?
[49]
Альберт не понял.
– Destination
[50], – сказал американец.
Альберт ответил по-французски, что везет свою семью домой. В Petite Sicile. Он сознательно говорил не по-итальянски. Взгляд американца лишь скользнул по Морицу и завис на Ясмине.
– Hi, Ma’m. How are you?
– Bonjour, Monsieur.
Не будь она так красива, он бы, наверное, прошел мимо.
– French?
– Oui, Monsieur.
– IDs please.
– Pardon?
– Passports.
Альберт протянул ему через окно четыре удостоверения. Солдат заглянул в них и напрягся:
– Two French and two Italians?
Альберт попытался объяснить, что его дети автоматически по праву рождения имели французское гражданство, тогда как он и его жена родились в Италии. Для американца это было слишком сложно.
– Shut the engine. Moteur!
Альберт понял и заглушил мотор. Американец удалился с документами за танк. Они напряженно молчали. Солнце жгло крышу. Они-то надеялись обойтись без проверки документов. Если они сравнят фото Виктора с Морицем, то он пропал – и они вместе с ним. Американец долго отсутствовал, потом наконец вернулся в сопровождении старшего офицера. Худой строгий мужчина – из тех, кто служит по убеждению. Он испытующе оглядел пассажиров машины.
– Bonjour, мистер Сарфати. Вы итальянцы?
Его французский имел своеобразный акцент.
– Да.
– Вы служили в армии?
– В прошлую войну – да. Берсальеры, третий пехотный полк, в качестве офицера медсанчасти. В этой войне нет, я не…
– Выйдите из машины.
Это была не просьба. Это был приказ.
Альберт убрал руки с руля и вышел.
– Все.
Мими, Ясмина и Мориц вышли. Мориц едва держался на ногах. Офицер заметил его лихорадку.
– Что с ним?
– Мой сын болен. Ему скорее нужно домой…
– Ваш сын француз, а вы итальянцы?
– Да.
Офицер недоверчиво шагнул к Морицу:
– Мистер Сарфати, вы служили во французской армии?
Мориц отрицательно помотал головой. Если он раскроет рот, его узнают по акценту. Офицер чуял, что здесь что-то не так.
– Почему нет?
У Морица тряслись руки.
– Да потому что мы евреи! – выпалила Мими.
– Евреи?
– Yes, мистер.
Американец листал удостоверения. Снова глянул на Морица. Лицо его смягчилось. Мориц увидел выражение, которого никак не ожидал от врага, – сострадание. Офицер вернул Альберту все четыре удостоверения и сказал:
– Мазел тов.
Он приказал солдату пропустить машину. Солдат поднял шлагбаум. Тут Мориц увидел, как офицер пожимает Альберту руку:
– Шалом, мистер Сарфати.
– Шалом, мистер…
– Бирнбаум. Пауль Бирнбаум.
Только теперь Мориц заметил его немецкий акцент. Стараясь не встречаться с ним взглядом, он забрался в машину.
Когда автомобиль медленно проезжал через пост, Пауль Бирнбаум ободряюще улыбнулся и козырнул. Как будто напутствовал.
Глава 25
МАРСАЛА
Брызги в лицо. Жесткие удары волн о нос надувной лодки сотрясают тело. Катер Патриса мы нагнали недалеко от острова Фавиньян. Водное такси подобралось к катеру, сверху сбрасывают лестницу, и я карабкаюсь на борт. Я должна ему рассказать, немедленно. Все обрело смысл. Ящики, список пассажиров, Мориц, который сел в самолет, но не улетел. Мне хочется поделиться своим счастьем со всем миром. Бенва говорит, что надо подождать, но я не могу ждать, бегу в рубку, стоящий там Патрис напряженно вглядывается в экран. Итальянки рядом нет.
