– Мой дом – Piccola Сицилия. Твой тоже. И твое нежелание возвращаться меня печалит. Но это твоя жизнь.
Ясмина пересела к нему, нежно взяла за локоть.
– Папа́, правда такова, что я не знаю, как смогу без тебя жить. И я не хочу, чтобы Жоэль росла без своего дедушки. Но что мне делать, папа́?
Альберт молчал. Впервые он не мог указать ей путь. Учиненное национализмом было отвратительно, и он отчетливо видел, как два народа держат курс на следующую войну. Для него ответом на Катастрофу стало бы установление равенства, признание, что все люди одинаково ценны, жизнь во взаимном уважении. Но он сознавал, что как прежде не будет уже никогда, даже в Piccola Сицилии. Евреи сплотятся с евреями, арабы с арабами. Соседи станут чужими, чужие станут врагами.
Мориц помалкивал. Эта история, уходившая корнями на тысячи лет, была историей Альберта и Ясмины, но не его. И ему было нелегко отыскать собственный взгляд. Когда его невидимая жизнь висела в неопределенности, он обладал привилегией не принимать никаких решений. Но после того, как он снова стал видимым и выбрал Ясмину, все, что касалось ее, касалось отныне и его – и заставляло решать. Возможно, это куда больше, чем просто слово в его фальшивом паспорте. Возможно, у него нет теперь права делать вид, будто он не является частью этой истории.
* * *
В ту ночь Ясмине приснился сон: большой белый корабль. Она стояла у поручней, вместе с Морицем и Жоэль. А внизу, на пристани, стоял Виктор и махал им, пока корабль медленно отчаливал. Виктор улыбался. Он поддерживал их. Небо было синее-синее, плыли белые облака, и солнце такое ласковое. Проснувшись, Ясмина припомнила сон, разбудила Морица и сказала:
– Мектуб. Я опять знаю, что предначертано.
А потом она рассказала про свой сон и Альберту, тот долго молча размышлял. И рассказал ей про свой сон той ночью: он плутал по переулкам Piccola Сицилии, которые вдруг стали называться по-другому; он искал своих пациентов, стучался в дома и никого не находил. Никого больше не звали Эмили, Иссак или Рафаэль. В синагогах бегали крысы, церковные колокола тоже смолкли, меж домов слышался только крик муэдзина. Где же евреи? – спросил он маленького мальчика, который сам с собой играл в футбол. Они все уехали, пожал тот плечами. Альберт пошел на еврейское кладбище города Туниса, чтобы поискать там своих пациентов, друзей и родных. Но могилы были заброшены, надгробные камни разбиты, имена выцвели, все осталось лишь в воспоминаниях. Меж деревьев он увидел рабби Якоба, который шел к нему навстречу и окликал его: Альберт! Останься здесь! Я не хочу вас терять, ведь вы мои дети! Ведь мы же хорошо ладим с другими! Но все его дети уже поднялись на корабли и доверили себя морю. Мы едем домой, говорили они. А когда они прибыли туда, то расстелили шкуру коровы, чтобы на этом пятачке построить дом, как царица Дидона. И это был конец того мира, который Альберт любил. Конец Piccola Сицилии.
Глава 52
Альберт отправил Мими вторую телеграмму. Ему потребовалось несколько часов, чтобы подобрать верные слова, и он знал, что все равно слова не те, что надо. Он настоятельно просил ее простить детей, оставить прошлое в покое и приехать в Рим. На свадьбу. На следующий же день пришел ответ. Он зачитал его Ясмине не дословно, чтобы не шокировать ее. Но Ясмина ничего другого и не ожидала. И если быть честной, она и сама не хотела присутствия Мими. Ведь она приносит только sfortuna.
Альберт был подавлен, но полон решимости все же отпраздновать свадьбу. Но кое-что он утаил от Ясмины. Он ждал случая поговорить с Морицем с глазу на глаз – и случай представился, когда они стояли в очереди на раздаче еды.
– В Тунис пришло письмо. Адресованное Морицу Райнке, кинотеатр, проспект де Картаж. Его передали Мими.
Мориц вздрогнул.
– И есть адрес отправителя?
– Да. Синьора Фанни Циммерман из Берлина.
Альберт тактично отвернулся. Морица словно наэлектризовало. Первое, что он почувствовал, была радость. Фанни жива! Она прочитала его письмо! Но потом его накрыло чувство вины.
– Это что-нибудь меняет в вашем решении? – спросил Альберт. Он по-прежнему обращался к нему на «вы».
– Мими его вскрыла? Она сказала, что там внутри?
– Мори́с! Tranquillo!
[123] Мими никогда бы этого не сделала. Кроме того, она не понимает по-немецки. Она перешлет его сюда.
Мориц не рассказал Ясмине про письмо. Он бродил по территории киностудии и беспокойно раздумывал. Мысленно перебирал все возможности. Фанни обрадовалась, что он жив. Фанни не простила ему молчания. Фанни все еще любит его, тоскует и ждет. Фанни нашла себе другого мужчину. Фанни здорова. Фанни ранена. Ее родители живы. Или погибли под бомбежкой. Но как он ни крутил и ни вертел, в итоге получалось неизменное: он не может отменить свою любовь к Ясмине. Да, его чувства к Фанни не погасли. Но его сердце расширилось так, как он прежде и помыслить не мог.
Но, оглядываясь назад, он теперь понимал разницу между своей любовью к Фанни и к Ясмине. Первая была романтической. Летние дни на Ванзее и ночные звездопады, мечты о будущем, письма из-за моря. Вторая любовь деятельная и конкретная – носить Жоэль по полуденной жаре, поддерживать Ясмину, когда она не находит себе места, раствориться в ее характере, настолько же невыносимом, насколько и притягательном. Она была женой – с ней он не мечтал о будущем, с ней он делил настоящее. Однако, прокручивая возможные версии письма из Берлина, Мори́с не мог вообразить одного: там, среди войны, хаоса и смерти, возникла новая жизнь.
Ночью, когда все спали, он тихо встал, вышел из павильона, сел под фонарем и, подложив под листок бумаги книжку Герцля, принялся писать ответ Фанни – еще до того, как получил ее письмо. В тот момент он вовсе не был уверен, что отправит его. Возможно, письмо его было способом убедить себя, что он принял верное решение. Мысли, облеченные в слова на бумаге, обретали завершенность, а именно этого он искал в те недели странствий по Италии – чтобы решение стало действием. Потому что просто решение откладывало настоящее на потом.
Рим, 10 сентября 1945 года
Дорогая Фанни,
я надеюсь, что мое письмо застанет тебя в добром здравии.
Я так рад, что ты жива! Твое письмо пришло в Тунис уже после того, как я оттуда уехал. Сейчас я в Риме. Но и здесь не задержусь надолго. Я предполагал вернуться на родину. Но, сам того не желая и не будучи к этому подготовлен, я обрел другую родину. Ту, что находится в сердце. Бывают моменты, когда на чужбине теряешь ориентацию. А потом их сменяют моменты, когда все внезапно кажется ясным и понятным. То, что раньше было чужим, становится вдруг привычным, а то, к чему был привязан раньше, становится чужим.
Дорогая Фанни, я женюсь.
Я знаю, с точки зрения морали это неправильно. И все же мое сердце говорит мне, что я поступаю верно. Может быть, где-то по ту сторону добра и зла есть место, где мы сможем встретиться.
