Вина требует искупления. А иначе она никуда не девается. Долги наследуются. Моя мать просто сбежала от этого груза. Может, в те годы иначе было и не выдержать. Что бы она могла сделать? Она не знала своего отца. Она не могла поговорить. Ни о нем, ни с ним. Но даже если нет слов, мы все равно связаны. Любой ручей стремится пробиться к морю, вот и в человеческой душе есть каверны и проходы, через которые она посылает сигналы. Наши неискупленные продолжают жить в нас. Они являются нам во снах.
Я несу это за него.
– Что с тобой, Нина? – Жоэль берет меня за руку.
Мы одни в зале для завтраков. Все уже ушли спать. Если бы только я могла объяснить, но на меня словно обрушилась стена. В точности как бывало с бабушкой – плотная пелена, лишавшая меня способности говорить. Мне нужно выйти на воздух, иначе я задохнусь.
Дождь хлещет по лицу. Беспокойное ночное море. Я вбираю его неукротимую мощь, вдыхаю воздух прибоя, вглядываюсь в бурю и стою, пока не вымокаю насквозь.
* * *
Водолазы сегодня не выйдут в море. Лодки пляшут на волнах как пьяные, такелаж лязгает на ветру. Промокшие рыбаки в промасленных робах набиваются в тесный бар, чтобы согреться.
– «Ракета» на Фавиньяну сегодня пойдет?
– Да, синьора, вам повезло. В один конец или туда и обратно?
– Туда и обратно. На двоих.
* * *
Мы действительно отчаливаем. Судно на подводных крыльях трясется, скрипит и грохочет, набирая скорость и вспахивая волны. Его швыряет и качает, брызги летят в окно, показывается место, на котором вчера стоял наш катер. Чей-то ребенок плачет, матросы раздают бумажные пакеты. Патрису нравится скачка по волнам, мне не особо. В желудке нарастает дурнота. Он берет меня за руку, советует смотреть на горизонт, и действительно становится легче. Через полчаса море вдруг успокаивается – мы вошли в тень острова, заслоняющего нас от ветра. «Ракета» погружает крылья в воду и причаливает в порту Фавиньяны.
И сама Сицилия пустынна в несезон, но эти крошечные островки вокруг нее – воплощение уединения. Вдруг исчезает тоска по большому миру, он отступает, как только сходишь с судна, и внутри тебя что-то расслабляется. Ты не одинок, ты наедине с собой.
Патрис расспрашивает рыбаков, но никто не хочет везти нас к гроту Вздохов. Слишком опасно, говорят они, высокая волна. Sorry, сожалеет Патрис. А мне все равно. Я здесь не для того, чтобы кататься по гротам. Я здесь для того, чтобы просто быть здесь. Мы идем в деревню – единственные пришельцы, маленькая площадь пустынна. Перед кафе нет столиков, полотняные тенты над окнами хлопают на ветру. По брусчатке летают обрывки бумаги.
В единственном открытом прокатном пункте мы берем скутер и выезжаем из деревни – без плана и цели. Мокрая дорога блестит, но дождя нет. Над головами громоздятся тучи, остров словно пригнулся от ветра. Кривые деревья, замшелые стены каменной кладки – пейзаж отсутствия. Анемоны на обочинах, лазурь и желтые камни туфа среди черных скал. Воздух со вкусом моря и трав, каждый вдох проясняет мозги. Я прижимаюсь к теплой спине Патриса, на каждом повороте чувствую, как напрягаются его мышцы.
Поля по краям дороги истыканы большими кратерами, похожими на археологические раскопки; весь остров ноздреват, как швейцарский сыр, только дыры квадратные, будто кто-то вколачивал в землю гигантские игральные кости. Это не археологи, объясняет Патрис, это островитяне добывают туфовый плитняк и продают. В один прекрасный день у них просто не останется почвы под ногами. На скалистом берегу мы останавливаем скутер у старой стены и сползаем по обрывистому берегу вниз к пляжу, ветер треплет нам волосы. Обрыв тоже в глубоких провалах, рядом валяются обгорелые головешки. У входа в провалы на желтом камне увековечили себя любовные пары: Марина + Карло, Джина + Лука – наверное, подростки, скорее всего, давно уже забывшие друг друга. На галечнике валяются бутылки из-под колы, кто-то скинул со скалы ржавый остов машины. Пиратские тропы к пустым бухтам, заброшенный маяк; мы бесцельно бредем по дикому берегу под бесконечным небом.
* * *
Вечерняя «ракета» опаздывает. Порт пустой. Mi dispiace, Signora, non parte. C’è mare brutto
[110]. Слишком сильный ветер. Островные пожимают плечами – осень же, почти зима. Нам ничего не остается, как заночевать здесь и ждать у моря погоды. Удивительно, но я совсем не расстроена. Пусть весь мир подождет. Мы переходим от одного отеля к другому, но все уже закрылись на зиму. Fuori stagione
[111]. Свистит на крышах ветер, гремят рольставни и решетки, бумага на асфальте шелестит. Я опасаюсь, что ветер оторвет какую-нибудь железяку и швырнет в нас.
Когда уже темнеет, мы находим ночлег. Хозяин проката скутеров отпирает нам летний домик. Неказистая мебель и запах сырости возвращают меня в детство. Мать всегда снимала такие летние домики вместо отелей, потому что они дешевле. Правда, готовить она толком не умела, но какая-нибудь пиццерия поблизости всегда находилась.
Патрис открывает окно, и ветер моментально выдувает из комнат всю затхлость. Хозяин приносит газовую печку и показывает, где лежит белье. В домике есть двуспальная кровать, а в гостиной еще и раскладной диван. Хозяин считает нас парой. Мы с Патрисом не возражаем. Молчаливые сообщники. Я пытаюсь зажечь печку. Хозяин приносит макароны, лук и пару помидоров. Масло и соль на кухне, даже банка тунца и бутылка красного вина.
Сообща готовим ужин, словно в студенческие времена. Спагетти за кухонным столом, вино из стаканов для воды и шумная газовая печь в качестве отопления. Мы рассказываем друг другу истории из прошлого, он – о своих тогдашних подружках, иронично спрашивает, не жалею ли я, что вышла замуж не за того. Я встречно спрашиваю, не жалеет ли он, что так и не женился, и ошеломляющий ответ – да, недавно пожалел, впервые. Когда лежал в больнице, после того как чуть не утонул. Думал, кого взволнует его смерть. И проснулось вдруг желание иметь кого-то рядом, чтобы вместе пробиваться сквозь жизнь. Меня удивляет его серьезность. И мы вдруг начинаем рассуждать, а что было бы, прими мы тогда иные решения, выбери друг друга. Кто знает. Ясно лишь одно: стань мы тогда парой, сейчас бы тут не сидели. Наверняка постоянно ссорились бы и к этому дню возненавидели бы друг друга.
А потом все происходит просто. Мне так легко дается взять его руку, я даже не помню, кто из нас протянул ладонь первым. Все естественно и одновременно волнующе. Мы уже далеко не юные, а все как в первый раз.
Патрис поднимается и привлекает меня к себе, нежно, но решительно. Руки знают, что делать, губы сами находят друг друга. Я закрываю глаза. Патрис обхватывает меня за бедра и прижимает к столу. С крыши падает черепица, ветер завывает, и в голове у меня шумит. Что за история сейчас начинается и чем она закончится? Как долго я смогу отдаваться моменту, чувствам? В любой истории есть начало, финал и распределение по ролям. Но я не хочу сейчас ни о чем думать. Не хочу быть частью истории. Лишь течь, таять и светиться в темноте. Его кожа пахнет солнцем и солью, он берет меня, и я отдаюсь, я – лишь пульс, упоение и присутствие, ничего больше.
