«А ведь она на шесть лет моложе мамы! И ради чего все это? — каждый раз с неприязнью удивлялась Джанет. — У нее и так был сын, а у папы нас вообще много… Нет, со мной такого не произойдет никогда! — с максимализмом юности решила Джанет. — Один ребенок, как у мамы, и попозже. Мне вполне хватает Ферга». И перед сном она с суеверным опасением проводила руками по своему юному, натянутому как лук, телу.
Стив давно вернул ей кольцо, и теперь она носила его постоянно, уже не испытывая летних терзаний, которые остыли, словно перелившись в заметно округлившуюся грудь и ножки, ставшие наконец ногами девушки, а не голенастого подростка. Мать смотрела на Джанет с гордостью, Жаклин — с печалью, Стив — с опасением, а все без исключения молодые люди — с неприкрытым восхищением. И Джанет, ликуя от своего расцвета, тайно приготовленного возлюбленному, нарочно носила тонкие широкие платья, под которыми так дерзко и жадно торчали груди, красиво обрисовывались талия и упругие ягодицы.
Однажды Жаклин, как всегда печально поглядев на девушку, попросила ее сесть рядом.
— Ты только пойми меня правильно, — робко начала она. После больницы Жаклин всегда говорила тихо, словно ощущала за собой какую-то вину. — Не искушай судьбу, Джанет. Не играй сейчас нарочно тем, чему еще рано. — Джанет недоумевающе вскинула глаза. — В тебе есть то… Словом, знаешь ли ты, что есть самое сгущеное, самое пряное и конечное выражение женского?
— Нет, — растерянно удивилась Джанет. — Может быть, когда женщина отдается? — Ей было неудобно говорить об этом с Жаклин.
— Нет, — тяжелые глаза Жаклин подернулись блестящей пеленой. — Это ведьмовство. Ты англичанка, тебе это не так близко, но во Франции, в Ирландии… Вот ты носишь кольцо. Стивен рассказал мне о нем. Ничего не спрашивай, — видя порыв девушки, улыбнулась она краешками губ, и Джанет, словно в волшебном зеркале, на мгновение увидела, какой по-земному манящей была когда-то Жаклин. — И оно тоже. Дело в том, что опасно будить эти силы — а именно этим, сама не сознавая, ты сейчас и занимаешься, — опасно, потому что рано, потому что неведомо, потому что оттуда нет возврата… — Джанет внезапно подумала: а не сошла ли с ума эта сидящая перед ней женщина? — И расплата за это жестокая. Сейчас твое тело ведет тебя не туда, ибо просто-напросто пока ищет выхода. Дай ему его, пока оно не закружило тебя слишком. Ведь ты влюблена в Милоша? — Вся кровь отхлынула у Джанет от щек. — Не бойся, об этом никто не знает, даже Стив. А я давно это видела, еще прошлым летом. Так чего же ты ждешь?
— Но, Жаклин, ведь он мой брат!
— Природа разумней нас, — еле слышно прошептала Жаклин. — И потом, это всего лишь побочные условности цивилизации. Еще два века назад это происходило на каждом шагу и не считалось чем-то постыдным. — И снова в лице Жаклин Джанет увидела что-то бездонное, властное, смутное, отчего недоумение, как может отец по-прежнему любить эту женщину, чью плоть так исказили последствия любви, мгновенно исчезло. — Я очень люблю тебя, Джанет, — словно вернувшись откуда-то, продолжила уже другим тоном Жаклин. — Люблю, потому что люблю Пат, люблю Стива и потому что так хотела подарить ему девочку… Так помни, о чем я предупредила тебя. — И она поцеловала волосы Джанет на узком виске.
Ошеломленная девушка вышла из комнаты и весь остаток дня провела на побережье Лейквуда, там, где они, как когда-то в ее детстве, порой и теперь гуляли с отцом.
Весь этот год Джанет жила во все сгущающейся атмосфере нависших над нею тайн, которым она поначалу, как девочка книжная и одинокая, радовалась… Но теперь она чувствовала, что, не разгадав их, эти тайны, она просто не сможет жить дальше, оставаясь самой собой. И пересыпая меж пальцами прохладный искрящийся песок, она отметила, что последнее время куда больше думает обо всех этих загадках, чем о Милоше, который приходит к ней лишь в снах, изматывая и дразня исходящим от него темным зовом. А кольцо Руфи стало холодным и матовым. Что ж, впереди была целая осень. И Джанет захотелось в Англию, в старый дом, своей неизменностью дававший силы и веру в то, что все в конце концов станет на свои места… К бабушке, воплощавшей дух этого дома…
«Сегодня же скажу маме, а завтра улечу», — бесповоротно решила Джанет и, почувствовав облегчение от возможности совершить хоть один поступок самой, подбросила в воздух остатки песка с ладони, и он вспыхнул маленьким фейерверком в последних красноватых лучах солнца.
* * *
Заехав на Боу-Хилл и забрав брата, всегда умилявшего ее своей бурно выражаемой радостью, Джанет отправилась к отцу, твердо уверенная, что это ее последний вечер здесь. По дороге Ферг развлекал ее такой дикой смесью языков — ибо целые дни он проводил в обществе разноязычных женщин, постоянно живших во флигеле Пат и с удовольствием занимавшихся смышленым малышом, — что она на время забыла все свои проблемы. В голубой гостиной, к ее удивлению, она застала обоих родителей.
— Я все-таки лучше поеду на студию, — Стив не прервал разговора даже при ее появлении, хотя и приветливо махнул рукой. — Говорят, оттуда ведутся какие-то передачи.
— Лучше просто позвони. Генри, наверное, сидит в посольстве безвылазно.
Стив кивнул, подбросил вверх Ферга, прижался головой к щеке Джанет и вышел из гостиной своими крупными бесшумными шагами, до сладкой боли напомнив девушке Милоша.
— Я думаю, что мне пора возвращаться. И бабушка ждет… Я хочу вылететь завтра, мама.
— Да-да, конечно. Только подожди до вечера. После восьми я сама завезу тебя в аэропорт, — Пат говорила как-то отвлеченно, словно была погружена во что-то совсем другое.
— А что случилось? — поинтересовалась Джанет, всегда обостренно чувствовавшая любые нюансы в голосах людей, даже не только близких.
— Танки в Москве. Военный переворот. И Стив хочет лететь туда.
— Ух ты! — Вот это была новость! Джанет еще три-четыре года назад не раз в бесконечных фантазиях перед сном представляла себе, как где-нибудь в Версале она, переодевшись юным виконтом-гвардейцем, спасает от разъяренной черни королеву и дофина, а потом… Потом… тайные встречи, безумные речи… — Я тоже полечу с ним!
Пат смерила дочь долгим холодным взглядом, под которым пыл Джанет заметно подостыл.
— И ты говоришь это серьезно?
— Конечно! — Джанет снова загорелась надеждой. — Ведь я буду с папой и…
— Удивительная инфантильность, — вздохнула Пат. — Иди уложи Фергуса и возвращайся домой, а я поговорю с Жаклин и тоже поеду на студию. Завтра я заеду за тобой около шести, так что будь готова.
— А папа?
Но Пат уже поднималась к Жаклин по узкой лестнице, змеей вившейся из центра гостиной.
Вернувшись на Боу-Хилл и быстро сложив вещи, Джанет бродила по пустынному дому матери. Часов до двух еще горел свет во флигеле, но погас и он, и девушка переходила из комнаты в комнату в молочных струях поздней августовской луны.
Здесь, в отличие от ноттингемского дома с его ночными вздохами, шорохами и скрипами, царила абсолютная тишина, завораживающая и одновременно гнетущая.
