У меня мысли путались и зуб на зуб не попадал. На все вопросы Джима я только головой трясла. Тогда он сам стал говорить с этакими умиротворяющими интонациями. Правда, на часы косился – где там полиция застряла?
– Вы вот меня Имоном назвали, – вещал Джим Доннелли. – Имон – это деда моего имя. Он тоже на озере жил. Дом-то, в котором мы с вами сейчас сидим, уже несколько поколений семейству Доннелли принадлежит.
Я попыталась глотнуть воды, но рука дрогнула, стакан выскользнул и разбился. Джим подскочил ко мне с полотенцем. Промокнул меня, собрал осколки. Расщедрился:
– Может, кофейку, а, мисс?
При упоминании о кофе подступила тошнота. Я покачала головой.
– Спасибо, не нужно.
Получилось шипение, как у змеи в ознобе.
Джим Доннелли предпринял второй заход.
– Знаете, что забавно? Лет восемьдесят назад в этом озере сгинула женщина по имени Энн Галлахер. Мой дед лично ее знал, он мне эту историю поведал, еще когда я мальчонкой был. Деревенька наша маленькая, по части событий тут небогато. История стала своей жизнью жить – не сразу, конечно, а со временем. Энн сделалась местной легендой. Я вот нынче звоню в полицию, имя ваше называю – там ржут. Нечего, говорят, шутками людей от дела отрывать. Насилу убедил их.
Джим хмыкнул и умолк.
– Разве… так до сих пор и неизвестно, что случилось с той женщиной? – вымучила я сквозь слезы.
– Нет, мисс. Во-первых, тела не нашли. Уже само по себе загадка. А жила Энн Галлахер в большом доме под названием Гарва-Глейб. Вы в окошко-то гляньте. Вон он, дом, за деревьями виднеется.
Джим перевел взгляд на мое лицо и метнулся за упаковкой одноразовых платочков.
– А что сталось с семьей Энн Галлахер? – прошептала я.
– Вот чего не знаю, того не знаю. Старая история. Может, и вовсе враки. Нет, конечно, дыма без огня не бывает… Да забудьте вы! Стоит ли так огорчаться?
Когда к дому подрулил полицейский фургон, Джим Доннелли, испустив вздох облегчения, бросился к дверям, словно дождался дорогих гостей. Мне долго задавали вопросы, потом отвезли в больницу на полное обследование. Моя беременность подтвердилась, мое психическое здоровье осталось под сомнением. Последовали телефонные звонки – медперсонал пытался выяснить, насколько я опасна для окружающих и для себя самой. Я сообразила: чем скорее все удостоверятся, что я в полном порядке, тем скорее я окажусь на свободе. Одна загвоздка: в порядке я не была. Опустошенная, измученная, раздавленная – да; опасная, безумная – нет. Как там Майкл Коллинз советовал? «Отрицай, отвлекай, опровергай. Проверенная тактика». Я ей последовала, и от меня в конце концов отвязались.
Полиция установила, что за мной числится номер в «Грейт-Сазерн». Как? Очень просто. В арендованной машине осталась сумочка с документами, добыть ее было делом техники. Среди документов обнаружилась и визитка отеля. Вещи из номера перетрясли, снова затолкали в чемодан и отдали мне сразу по окончании расследования. Пришлось оплатить больничный счет и пожертвовать в фонд поисково-спасательной службы графства Литрим. После этого я спокойно вернулась в «Грейт-Сазерн». Девушка на ресепшене и бровью не повела, услыхав, что я возобновляю бронирование. Полицейские определенно не болтали лишнего. Итак, при мне остались паспорт, кредитки, вещи, требовалось только средство передвижения. Я не стала мелочиться – брать автомобиль напрокат. Я просто его купила. Потому что решила жить в Ирландии.
Я покинула Манхэттен спустя неделю после смерти Оэна. Его одежда осталась в платяном шкафу, кофейная чашка – в кухонной раковине, зубная щетка – в ванной. Я заперла его квартиру. Я сбросила подряд несколько звонков от душеприказчика, жаждавшего узнать, что делать с недвижимостью, а своим ассистентке и агенту сказала, что займусь делами после возвращения из Ирландии. Под «делами» я разумела остатки двух жизней – своей и Оэна.
Когда он умер, я, фигурально выражаясь, ударилась в бега. Своей последней волей – развеять его прах над Лох-Гиллом – Оэн, как ни парадоксально, облегчил мне боль утраты. Поставил передо мной задачу, чтобы я не думала каждый миг только об одном – что его больше нет; чтобы видела впереди цель. Теперь же, после всего случившегося, и речи быть не могло о возвращении в Америку.
У меня в сумочке полицейские нашли телефон Барбары Коэн, литературного агента. Само имя и набор цифр были напечатаны на моей же визитке. Пока шло расследование, с Барбарой неоднократно связывались как с единственным человеком, которому известно, где я нахожусь. Я позвонила ей назавтра после выхода из больничного заточения. Барбара сначала разрыдалась, потом стала напрягать голосовые связки, будто силилась докричаться до меня через океан.
– Возвращайся, возвращайся скорее, Энн!!! – вопила она, громко сморкаясь. – Прыгай в самолет!!!
– Нет, Барбара, я остаюсь.
В отличие от нее, я говорила шепотом. Колебания воздуха дополнительно травмировали мою измученную душу.
– Что? – Барбара осеклась на полуслове. – Почему?
– В Ирландии я… дома.
– Вот как? Но, Энн, у тебя ведь гражданство США. Разве можно просто взять и остаться в чужой стране? И потом, что будет с твоей работой?
– Писать книги я могу где угодно. – От этой фразы дрожь пробрала. То же самое я сказала Томасу. – Полагаю, оформить двойное гражданство не составит труда. В конце концов, в Ирландии родился мой дед. И моя мама.
Я говорила так, словно не далее как завтра собиралась обратиться в консульство – или куда там обращаются за двойным гражданством? В реальности сил на бумажную возню не было. Их не было даже на ироничный прищур. Даже на разговор. Даже на сохранение вертикального положения.
– Да, наверно… Погоди! А что же с твоей квартирой? С вещами? С имуществом твоего деда?
– Знаешь, Барбара, чем особенно хороши деньги? Тем, что они здорово облегчают жизнь. Не волнуйся. Найму кого-нибудь, пускай разбирается.
Я уже не чаяла поскорее закончить разговор.
– Ладно хоть у тебя есть недвижимость в Ирландии. Слушай, а дом – он нормальный? Жить можно? Или такая развалюха, что новый придется покупать?
– Какой еще дом? – Нет, честно, Барбара меня утомила. Она славная, я к ней хорошо отношусь, но как же я устала.
– Харви обронил, что у твоего дедушки дом в Ирландии. Я думала, ты в курсе. Постой, разве ты с Харви не говорила?
Харви – так уж вышло – являлся мужем Барбары и заодно юристом Оэна по недвижимости. Наше четырехстороннее сотрудничество отдавало инцестом, зато было крайне удобно, тем более что каждый из супругов Коэн в своем деле равных себе не знал. Имело смысл держать в штате обоих.
– Барбара, ты же знаешь, что нет.
Перед отъездом я вообще ни с кем не говорила. Только электронные письма рассылала и всё. Ну, еще для автоответчика вымучила пару фраз. Сердце забилось как-то неуклюже, будто в упрек: зачем принуждаю его работать, когда ему так плохо?
