По милости Лиама у нас в Гарва-Глейб теперь собственный схрон. Стволы спрятаны в сарае. Пол там дощатый, и есть подземелье – мы с Дэниелом О'Тулом сами выкопали, выложили изнутри камнем, установили особый люк, который ни за что не найдешь – о нем просто надо знать. Конструкция такова, что ручка не требуется. Изнутри по углам вмонтированы пружинные замочки, они-то и работают на подъем-опускание.
Несколько лет назад Бен и Лиам дистанцировались от матери. Полагаю, из чувства вины, а также от беспомощности. Когда я забрал Бриджид и Оэна в Гарва-Глейб, братья, наверно, вздохнули с облегчением. Средств на содержание матери и племянника ни один, ни другой не имеют. Вообще в Ирландии сейчас две категории населения – фермеры с выводком детишек и одинокие мужчины и женщины. Гарантированный заработок можно получать только за океаном; те же ирландцы, которые не желают эмигрировать, очень тянут с созданием семьи. Их удерживает страх, что этой самой семье уготовано полуголодное существование. Вот почему мужчины озабочены только обеспечением собственных нужд, а женщины боятся рожать и, соответственно, избегают любовных связей.
Бриджид тоскует по сыновьям. Бриджид о них рассказывает. Бриджид им пишет, умоляет, чтобы приехали, навестили ее. Они приезжают крайне редко. С тех пор как вернулась Энн, ни один не объявлялся и не посылал вестей. И вот – извольте радоваться.
Нынче вечером к нам припожаловал Лиам. Ужинал в семейном кругу, толковал о том о сем с матерью, а вот Энн ни слова не сказал, даром что украдкой косился на нее. Энн тоже была не в восторге от этого визита – отмалчивалась, сидя рядом с Оэном, глаз над тарелкой не поднимала. Не знаю, в чем причина – во внешнем ли сходстве Лиама с покойным Декланом, каковое сходство, вероятно, растравляет раны Энн, или в многочисленных вопросах, которые Лиам, уж конечно, имеет к своей невестке. Что касается Дэниела О'Тула, Энн его совершенно покорила. Старик считает, что именно ей обязан и собственной жизнью, и жизнью Робби; что и остальные участники ночных событий должны придерживаться того же мнения. А вот Лиам, судя по всему, не согласен с Дэниелом.
После ужина Лиам сказал: «Томас, на два слова», и мы с ним пошли в сарай. Мы говорили приглушенными голосами, взгляды наши бегали, не подслушивает ли кто из темноты.
– Дождусь, пока черно-пегие с помпончатыми осаду снимут. Перемирие как-никак – должны они убраться. Хотя каждому ясно: для этих молодчиков перемирие – только повод удвоить внимание. Но мы, Томас, тоже дурака не валяем. Мы силы стягиваем да стволы копим. Мы стратегию разрабатываем. Не сегодня завтра опять полыхнет – так чтоб нам готовыми быть. Короче, через три дня стволы я забираю и уж постараюсь впредь тебя не впутывать.
– Всё могло закончиться плачевно, – произнес я не столько в укор, сколько в качестве напоминания.
Лиам кивнул с мрачным видом. Руки он держал в карманах.
– Могло. И МОЖЕТ.
– Что ты имеешь в виду?
– Я насчет Энн. Сам подумай: вот она появилась из ниоткуда – и помпончатые про нашу систему пронюхали. Три года всё как по маслу шло – а тут вдруг сбой. Это неспроста, попомни мое слово. В тот день, когда ты ее из озера выловил, нам с парнями пришлось стволы в пещере на западном берегу прятать. А ведь прежде мы спокойно везли их к О'Брайенову причалу. Тебя это ни на какие мысли не наводит? Откуда на причале взялось разом две дюжины черно-пегих? Кто им настучал? Счастье еще, что туман тогда над водой висел, а то бы мы погорели; как пить дать, погорели бы.
– Откуда эти сведения – насчет вылавливания?
Я старался говорить ровным голосом, хотя в голове стоял звон подозрений.
– От Имона Доннелли. Он так рассудил: я бедняге Деклану родной брат, мне надо знать. А что, не прав он разве?
– Не кипятись. Если бы Энн и впрямь работала на бриттов, ни ты, ни твои ребята живыми бы из Гарва-Глейб не ушли. Мне О'Тул-старший рассказывал, как Энн заморочила главаря помпончатых.
– Энн?! – усмехнулся Лиам и продолжал страшным шепотом: – Не представляю, кто эта женщина, одно знаю: это не наша Энни. – Он потер глаза, словно пытаясь изгнать неудобный женский образ. Когда Лиам снова заговорил, усталость в голосе уже полностью перекрывала недавнюю непримиримость. – Томас, ты дал приют моей матери, ты растишь моего племянника. Ты вообще людям помогаешь, на тебя многие просто молятся. Это всем известно. Мы перед тобой в неоплатном долгу. Но сам ты ничего – ничегошеньки! – не должен Энн. Да и никто из нас ей не должен. Избавься от нее. Чем скорее, тем лучше.
Лиам ушел, не попрощавшись с матерью. Энн увела Оэна, не сказав мне «Спокойной ночи». Еще раньше я определил Робби на койку в операционной, чтобы освободилась кровать Энн. Чтобы ей больше не спать в моей постели. Вспоминаю ту ночь, когда лег рядом, – и не знаю, куда деваться от себя самого, как обуздать фантазию, как ослабить физическое напряжение. Вот я сижу над дневником, а за стеной, в детской, Энн рассказывает Оэну легенду о Ниав и Ойсине, отправившихся в Страну Вечной Юности.
Сам, подобно Ойсину, очарованный дивным голосом и дивными историями Энн, я откладываю перо.
Да, именно так дела обстоят: Энн больше не преследует меня. Она меня нашла – и приворожила.
Лиам твердит, что Энн – не Энн. Определенно, он разумом повредился. Хотя… В самой глубине души я почти согласен с Лиамом. Значит, я тоже безумен.
Глава 14
Кровей ирландских я
Кровей ирландских я; Ирландия моя —
Как есть – свята земля,
Да годики-то-ходики – тик-так, тик-так!
Милорд или босяк,
Хотя б из жалости одной,
Спляши со мной, спляши со мной
В Ирландии святой!
У. Б. Йейтс
ЛИАМ ГАЛЛАХЕР, БРАТ ДЕКЛАНА, средний сын Бриджид, стрелял в меня на озере. Он был одним из тех троих, на барже. Он вскинул руку с револьвером, он спустил курок.
Что-то мне подсказывало: спасаясь от трагедии 2001 года, я удивительным образом провалилась в 1921 год – должны же во времени случаться бреши? И первым моим столкновением с реальностью прошлого века стал Лиам Галлахер, причем прежде, чем я осознала смысл произошедшего. Образно выражаясь, я отчалила от берега с табличкой «2001» и направилась в другой мир. Где меня поджидала пуля.
Вероятнее всего, Лиам был и в сарае, среди контрабандистов. Я просто не заметила его, озабоченная спасением как Робби, так и усадьбы, милой Гарва-Глейб. В темноте, в суматохе и ужасе я толком не видела лиц, неверный свет фонаря искажал черты – вот почему Лиам Галлахер остался той ночью неузнанным. Но сам-то он меня узнал. А сегодня явился открыто, сидел за ужином, ел жаркое из говядины с картошкой и карамелизированной морковью – будто никогда и не стрелял в женщину, что возникла из озерного тумана.
