Лотте захотелось по обыкновению сказать: «Только представьте!» – но она промолчала, потому что поняла вдруг, может, из-за Таге Баста, что представить это нельзя. Вместо этого она сделала знак рукой, означающий, что лекция окончена и можно расходиться. Стоило ей лишь поднять руку, как студенты повскакивали с мест – ну да, они же то и дело смотрели на телефоны, в лэптопы и на наручные часы, поэтому за временем следили. «Продолжение следует!» – крикнула она им в спину. Потому что за сорок пять минут «Мамашу Кураж» не разберешь.
Когда Таге Баст снял, как выходит за дверь последний студент, Лотта приняла решение. Она знала, что вскоре камера обратится на нее и Таге Баст подаст ей сигнал, чтобы она действовала как обычно, но Лотта поступила иначе. Она не вышла следом за студентами и за кофе в столовую не пошла. Вместо этого она посмотрела в камеру и сказала, что когда сам считаешь материал важным и злободневным, а студентам плевать, преподавать бывает сложно. «Мир в огне, – сказала Лотта, – а в “Мамаше Кураж” рассказывается, что происходит с человеком, когда мир в огне, молодежь должна бы интересоваться подобными вещами! Что это за времена настали, – она начала в духе Брехта, но закончила собственными мыслями, точнее, словами, – когда молодежи на все наплевать? Но, возможно, я сама виновата. – Лотта почувствовала, что, говоря это, она перекладывает вину на студентов и не замечает собственного отчаяния. Она тут же пожалела, что задала вопрос именно так, потому что получилось, будто она ждет ответа от Таге Баста, будто надеется, что тот откроет рот и скажет: «Нет, что вы, у вас замечательные лекции, вы ни в чем не виноваты». Как же все это унизительно! «О-о-х!» – выдохнула она и, выскочив в коридор, захлопнула за собой дверь.
Она вернулась к себе в кабинет и засела за бумажную работу, но забыть случившееся после лекции была не в силах, и это ее тревожило. Таге Баст тогда промолчал. Может, не случайно? А может, он просто не успел ответить на ее глупый риторический вопрос, ведь она так стремительно выбежала из аудитории. И, кстати, – кто вообще такой Таге Баст, чтобы судить о преподавателях Академии искусств, будь это Лотта или еще кто-нибудь? В педагогике он ничего не смыслит и понятия не имеет, каково это – обучать современную молодежь основам старой драматургии. А вот у Лотты есть университетское образование.
Она знала, что лекции читает отлично, ей столько раз говорили, как мастерски она умеет оживлять старые тексты, про которые другие лекторы рассказывали сухим бесцветным языком. На конференции с лекциями по драматургии приглашали ее, а не Фредрика Скугена, так почему же Таге Баст не пошел снимать Фредрика Скугена? «Потому что хотел снять сильный интересный фильм», – тут же сказала она себе, и хотя Лотта понимала, что, возможно, просто старается себя успокоить, это вдруг показалось ей очевидным: ну разумеется, так все и есть! Ведь если снять лекции Фредрика Скугена о «Фаусте» Гете, скучища будет невыносимая! Скуген никогда не проводил параллелей между литературой и современностью и, даже отступая от сухих фактов, утопал в метафизических философствованиях, никого не интересовавших, во всяком случае, двадцатилетних студентов-актеров.
Она как раз додумала до конца эту мысль, когда в открытую дверь вежливо постучалась Лайла Май. Лотта поздоровалась и подумала, что коллега наверняка поинтересуется, как продвигается проект Таге Баста, но не угадала. Она попросила Лотту принять участие в конференции, организацией которой занималась. Темой конференции была взаимосвязь искусства с войной. Конференцию планировали провести в октябре в Копенгагене, и разумнее всего будет, если Лотта Бёк расскажет о Брехте, хотя автора, конечно, выбирать самой Лотте, главное, сохранить тему. Лотта такой возможности обрадовалась и сразу же согласилась. Но Лайла Май не уходила, и вид у нее был такой, словно ее, что называется, что-то тяготило.
Лотта предложила ей присесть, Лайла опустилась на стул и сказала, что попала в довольно неприятную историю, которой ей хотелось бы с кем-нибудь поделиться. У Лотты не найдется минут пять? Ну разумеется, найдется. Оказывается, один из студентов Лайлы повадился врываться к ней в кабинет в любое время, подходящее и не очень, будто Лайле Май нечем больше заняться, кроме как обсуждать сочетания цветов в его акварелях. По вечерам он тоже одолевал ее звонками. Пару дней назад он заявился, когда она как раз составляла непростое обращение в налоговую службу. Лайла Май не выдержала и резко отчитала его, а теперь его родители написали жалобу ректору и обвинили ее в травле. Она признавала, что погорячилась, может, даже была по-настоящему грубой, однако к травле это никакого отношения не имеет. Как же ей теперь поступить?
Лотта посоветовала описать случившееся так, как представляла его сама Лайла, и передать ректору объяснительную записку. Лайла Май взяла со стола Лотты лист бумаги и ручку и принялась записывать. Лотта сказала, что, строго говоря, студентам Академии искусств не разрешается обращаться к преподавателям в нерабочее время, а такая склонность появилась у студентов лишь потому, что те сами проявляют излишнюю благосклонность.
– За стенами Академии у преподавателей тоже есть жизнь, – сказала Лотта, и Лайла Май записала это, – или родители амбициозных студентов полагают, будто преподаватели только и думают, что про их чад? Это неуважение!
Старательно записав все это, Лайла Май, окрыленная, встала и поблагодарила коллегу.
– Все наладится, – заверила Лотта.
– Очень надеюсь, – ответила Лайла Май и уже с порога добавила: – Может, я неплохо разбираюсь в цветах, зато в словах тебе равных нет.
Лайла Май ушла, Лотта встала и потянулась. Тревога испарилась. Погода была отличная, и Лотта отправилась прогуляться по окрестным магазинчикам – лучше сразу купить свитер для прогулки в лесу, тогда можно домой не заходить. Уже во втором магазине она наткнулась на просторный голубой мужской свитер из шерсти лам, невероятно удобный. От такой отличной покупки на душе у нее потеплело, и Лотте захотелось побыстрее оказаться в Маридалене.
Они встретились в шесть на автобусной остановке возле церкви. Ждавший ее Таге Баст сказал, что у нее красивый свитер. Лотта думала, что он начнет выспрашивать про ее монолог после лекции, но он ни словом об этом не обмолвился. Возможно, потому, что они сидели в автобусе. Впрочем, в Маридалене, когда они двинулись вдвоем по тропинке в сторону Вангена, он тоже молчал. Сама Лотта также была молчалива, и поэтому они шагали в тишине, и как же было приятно сойти с тропинки возле озера Блоккванн. Лотта шла впереди, снимает он или нет – она не знала, да и какая разница, в лесу она в безопасности.
Подойдя сзади к Утсиктсбротену, Лотта заметила незабудки. Она так этого ждала, так надеялась и теперь так обрадовалась. Она бросилась собирать их, а Таге Баст спросил, что она с ними сделает, и Лотта ответила, что их можно карамелизировать.
Они прошли еще немного, мимо молодых березок с едва распустившимися листочками, Лотта сорвала несколько и сунула себе в рот, а потом протянула руку и сунула один листочек в рот Таге Басту. Он попятился от неожиданности, но не выплюнул и принялся вдумчиво жевать. Лотта сказала, что если съесть побольше молодых березовых листочков – очистишь кровь. Они пошли по цветущему лугу, каких в окрестностях Осло осталось совсем немного, и Лотта наткнулась на воробьиный щавель, и щавель кислый, и кипрей, но их не трогала – пускай подрастут и наберутся кислоты. Не взяла она и миррис душистую, росшую на самом краю луга, но очитков, проклюнувшихся на небольших холмиках на дальней стороне, нарвала достаточно.
