– Придумать финал – это ваша собственная задача. Финал открыт. Финал отсутствует, – проговорила она, – мы сами решаем, чем закончится пьеса. Это наша ответственность. Когда мы… нет, когда вы выйдете сегодня из этой аудитории, а произойдет это очень скоро, то каждый из вас по отдельности решит, как закончить эту пьесу, и определяется это поступками, которые вы совершаете.
Это были громкие слова. Но в какой-то степени правдивые. Лотта действительно так считала. Эти слова побуждали к действию, ведь она пусть и не напрямую, но намекала, что именно их жизнь и дела влияют на ситуацию в мире, так что в определенном отношении ее мысль внушала надежду. Однако на деле выполнить подобное сложно. До Лотты дошло вдруг, что она, слегка приоткрыв рот и навалившись на стол перед собой, бездумно пялится в стенку перед собой. Сколько она уже так стоит? Студенты смотрели на нее – ей показалось, что более заинтересованно, чем прежде, и едва ли благодаря Бертольду Брехту.
Она попыталась встряхнуться, и ей почти удалось, после чего она принялась раздавать студентам фотографии с разных постановок «Доброго человека из Сычуани». Она заметила, что Таге Баст, о котором она почти позабыла, все еще снимает. Он подал ей знак, чтобы она действовала как обычно, хотя с ней только что произошло нечто, чего никогда не случалось прежде: она выпала из реальности, разинула рот и стала ворон считать. Кстати, интересно, почему говорят «ворон считать»?
Лотта взяла конспекты и сумку и направилась к выходу, у порога бросив: «До завтра!» Она вернулась в свой кабинет, а Таге Баст шагал следом. Когда она положила на стол вещи, он прекратил съемку. «Отлично прошло!» – сказал он. Лотта улыбнулась. Потом Таге Баст сообщил, что сегодня беспокоить ее больше не станет, у него и свои дела есть, но спросил, когда она собирается домой. Лотта ответила, что домой сегодня не собирается, потому что на озере Согнсванн расцвела кислица. Поэтому – и Лотта показала на корзинку – она поедет на Согнсванн за кислицей, а он, если хочет, может присоединиться. Он не смог скрыть разочарования, но спустя несколько секунд вроде как даже обрадовался.
Чтобы не стоять в пробках, они поехали на метро. Народа в вагоне было довольно много, поэтому Таге Баст, к счастью, снимать не стал. И по той же причине они всю дорогу молчали. Когда на Согнсванн, конечной станции, поезд остановился и двери открылись, Таге Баст тотчас же выскочил, чтобы успеть снять, как она выходит – одной из последних, с корзинкой под мышкой. Он спросил, далеко ли им идти. «Несколько километров», – ответила она. Похоже, он решил, что это далеко, опустил камеру и выключил ее.
Говорили они мало, просто шли вдоль озера, она – чуть впереди, будто проводник, пропуская бегунов. Вскоре она свернула на пустынную тропку, а пройдя двести – триста метров, она сошла с тропинки и побрела по траве, под деревьями, ощущая лес. На нее опустилась лесная темнота, а между тяжелыми еловыми ветвями просачивался свет. Лотта все думала, появится ли ощущение леса, если она придет сюда не одна, а с посторонним, но оно появилось. Покой, который давали ей большие деревья, запах травы, земли и всего, что росло вокруг словно бы в тайне, словно прежде, до нее, этого никто не видел.
Лотта напрочь забыла о Таге Басте. Всего через двадцать минут она набрела на поляну кислицы под еловыми деревьями, и ее охватила знакомая радость, которая непременно возникала, когда Лотта находила то, чего искала. Она остановилась и подождала Таге Баста, который шагал метрах в пяти позади нее с камерой в руках. «Чш-ш!» – прошипела она, сама не зная зачем.
Пели птицы. Лотта показала на кислицу, и он снял ее. «Что это?» – Наверное, почувствовав торжественность момента, он задал этот вопрос шепотом, и она, улыбнувшись, ответила: «Кислица». Она сорвала несколько цветков, сунула себе в рот, а пару протянула ему. Он принялся нерешительно жевать их, а затем кивнул, кажется, удивленно. «Освежает», – сказал он, нагнулся и сорвал еще несколько цветочков с похожими на клевер или на вафельное сердечко листьями. Внимательно рассмотрев маленькие белые цветы с пятью лепестками и тонкими сиреневыми полосками, он положил их в рот. А что она с ними делает? Добавляет в салаты, в холодные соусы, посыпает рыбу, готовит настойки. Он еще раз заснял цветочки и Лотту. Она рвала кислицу и складывала в корзинку, пока та не наполнилась доверху.
На лес опустилась тишина. Пахло землей и сыростью, и, к счастью, пока она рвала цветы, он молчал, поэтому ей было слышно, как поют птицы. Ветер тоже замер и прислушивался. Больше ей ничего знать не хотелось. Не знать – это просто. Закончив, она поднялась, он выключил камеру, они молча вернулись обратно к метро, вошли в поезд и вышли каждый на своей станции.
Лотта свернула с улицы, прошлась вдоль речки и вошла в кирпичный домик с окнами, выходившими на растущие на берегу деревья, с двумя большими каминами – одним в гостиной и одним в кухне, с массивными деревянными балками под потолком. Дом ей достался довольно дешево, потому что долго пустовал, а владел им банк в Южном Трёнделаге. К тому же тогда, больше двадцати лет назад, этот адрес был намного менее привлекательным, чем сейчас.
Она наткнулась на этот дом как раз во время развода, и иногда ей казалось, будто это судьба. Самых ранних документов на дом она не видела, и в каком году его построили, не знала, однако ей было известно, что последний владелец, разорившись, попал в лечебницу для душевнобольных, где и свел счеты с жизнью. После него осталась куча вещей, которые ей пришлось разбирать, а старый запертый сейф Лотта даже сохранила. «Может, в нем что-нибудь ценное спрятано», – шутила она. Когда она поворачивала за угол на улице Товегата и видела среди деревьев свой дом, позолоченный лучами вечернего солнца, ее захлестывала благодарность.
Едва она открыла дверь, как телефон пискнул. Сообщение от Таге Баста. «Спасибо за прогулку по лесу. Получилось волшебно. Надеюсь вскоре выпить сиропа из кислицы. Читал в Интернете, что она очищает кровь. Встретимся на неделе?»
Кровь ударила в голову, но когда Лотта перечитала сообщение, то увидела, что на самом деле там написано: «Поснимаем на неделе?» – а это нечто совсем иное.
И тем не менее.
Уже приняв душ, налив бокал красного вина и сидя в пижаме перед камином, она ответила: «Да».
Надо бы ей узнать, что еще вырастает из земли в это время года. Весна – хорошее время.
В последующие дни занятий у нее было мало, но зато административной работы, заседаний кафедры, отчетов и курсовых вполне хватало. Она сидела в одиночестве или же в компании коллег в местах, отведенных для преподавателей, но два раза мельком видела и Таге Баста. В первый раз это произошло в столовой – она как раз взяла себе чили кон карне, блюдо дня, когда на пороге появился Таге Баст с камерой. Он снимал относительно новенькую преподавательницу балета. В столовую он вошел, пятясь, а она, одетая в трико, воздушной походкой балерины двигалась прямо на него. Все танцоры здесь, что неудивительно, ходили в спортивной одежде – в трико или более свободном одеянии. Эта преподавательница предпочитала обтягивающее трико. Лотта подхватила тарелку и удалилась к себе в кабинет.
