Автобус дирижировал их телами, он тормозил, и они наклонялись вперед, возобновлял движение – и они откидывались на спинку сиденья. А когда автобус остановился на светофоре на одном из оживленных перекрестков неподалеку от порта, в этой внезапной обездвиженности мальчик вдруг положил голову ей на колени. Лотта замерла, но подняла руку и погладила его по голове.
Когда зажегся зеленый, автобус двинулся и проехал еще немного, мальчик поднялся и нажал на кнопку. Автобус остановился, и мальчик вышел, больше не глядя на Лотту.
Еще через две остановки она тоже вышла, шагать ей стало тяжелее, словно мальчик переложил на нее свое бремя. И если это действительно так, то это отлично, потому что это означает, что Лотта в определенном смысле помогла ему, забрала его тяжесть, но, возможно, все было наоборот, тяжесть удвоилась и породила другую. Впрочем, скорее всего, отыскать здесь закономерности невозможно, и, наверное, мальчик вышел из автобуса таким же бесконечно грустным, как и прежде. Но что она могла поделать? Ничего!
Дочь написала, что все еще находится в Норвегии и что наткнулась на детский дневник Лотты. Она заглянула в него, хотя записи и не показались ей особенно занятными. Но одна из них – от пятого ноября 1968 года – могла, по мнению дочери, представлять для Лотты особый интерес. В приложении дочка прислала фотографию страницы.
Открыв приложение, Лотта тотчас же узнала свой аккуратный детский почерк, какой было у нее в десятилетнем возрасте:
«Сегодня мама спросила, почему я так странно кашляю, когда делаю уроки. Но объяснить я не смогла. Она расстроилась. Перед сном я об этом подумала еще раз. По-моему, все дело в том, что горло – оно между головой и сердцем. А когда я делаю уроки, то сердца не чувствую. И тогда я стараюсь перекрыть горло, чтобы сердце не пролезло в голову. Вот только если я скажу это маме, она решит, что я просто дурочка».
Спустя несколько дней, ранним августовским утром, когда улицы наполнял грохот школьных автобусов, рычание мопедов, на которых разъезжали пожилые женщины, и воронье карканье, Лотта вспомнила стихотворение об усталом китайском учителе. Она не перечитывала его с тех самых пор, как учила немецкий, ну не удивительно ли? А впрочем, нет. Старому учителю хотелось покоя, поэтому когда в стране началась смута, он решил отправиться за границу. Спустя некоторое время учитель и мальчик, которого он взял с собой, чтобы присматривать за быком, встретили таможенника, который спросил, есть ли у них при себе что-нибудь ценное. Вместо ответа мальчик сказал:
– Он был учителем!
– И он выяснил что-нибудь об этой жизни? – живо поинтересовался тогда таможенник.
– О да! – ответил мальчик.
Податливая вода, непрестанно двигаясь,
Однажды побеждает могучие камни.
Пойми: проигрывает тот, в ком жесткость.
Лотта проснулась. Сон улетучился, как и не бывало. Обещание от старого китайца Лао-цзы пришло как раз вовремя!
Она открыла окна. Ей хотелось подпевать воронам. Лотта уселась за компьютер – написать дочери обо всем, что смогла понять. О том, что надежда есть не только у этого мира, но и у нее, Лотты, и что кроется она в мелочах, она – словно крошечные ручейки в Маридалене, а значит, жесткий комок у нее в груди вскоре размякнет. Произойдет это, разумеется, не сразу, и тем не менее!
Но тут Лотта увидела мейл от дочери. В нем дочь деликатно просила Лотту вернуться домой до того, как сама уедет в Сидней. Она писала, что, хотя Лотта и оплачивает счета по Интернету, у нее накопилось множество неоплаченных квитанций, в частности от телекомпании. А так как Лотта, судя по всему, уезжала в спешке, она оставила машину в арендованном гараже, за который нужно платить. Из-за задолженности набежали порядочные штрафы, машину эвакуировали, но теперь еще придется оплачивать штрафную парковку.
Лотте захотелось ответить, что все меняется и может измениться к лучшему – для этого достаточно с любовью относиться к мелочам, но понимала, что писать такое глупо. Однако из-за этих практических сложностей храбрость, подаренная ей китайским мудрецом, пошатнулась.
Лотта ответила, что она возвращается. Она уехала, потому что споткнулась и упала, но уже почти встала на ноги, что пришло время жить дальше, а один мудрец сказал: думать нужно сердцем, и она теперь тоже постарается так поступать.
Обнимаю,
мама-уткозаяц.
III
Погожим сентябрьским утром Лотта Бёк вышла из своего старого кирпичного дома на берегу реки и зашагала по улице Бломаннгата. Воздух был чистым и прохладным, какой бывает с приходом осени. Возле ручьев появились белые грибы, а в густом ельнике из-под деревьев уже выглядывали ежовики.
Лотта Бёк оделась для леса в походные брюки и куртку, под мышкой она держала корзинку, а на спине висел рюкзак, куда она положила бутерброды и налобный фонарик. Но перед тем как поехать в лес, у нее была назначена встреча с ректором Академии искусств.
Времени оставалось много, и Лотта пошла в обход – спустилась к реке и бросила важно проплывающим мимо уткам крошек. Утки плыли парами, а вокруг взрослых птиц собрались утята. Солнце поднялось выше, и Лотта сняла куртку, оставшись во фланелевой рубахе. Она надела солнечные очки, взяла в кофейне капучино с соевым молоком и бросила сдачу в стаканчик сидящей у входа в Академию попрошайке – попрошайка была каждый день одна и та же.
Во дворе уже толпились студенты, многие из них, новенькие, так переживали, что и не замечали Лотту Бёк. Зато Лайла Май ее увидела и поинтересовалась, как у нее дела. Она предложила Лотте зайти к ней в кабинет поболтать. «Ладно», – сказала Лотта, но головой при этом покачала, потому словами объяснить не смогла бы – ни прозой, ни стихами.
Лайла Май не уходила. На них падала тень от стены, и Лайла сняла солнечные очки, поэтому Лотте пришлось последовать ее примеру, и Лайла Май на секунду отвела взгляд, а затем сказала, что Лотта в следующем месяце все-таки выступит на конференции, посвященной войне и искусству, ведь она не против и ее отношение к Академии искусств никак не повлияет на ее решение?
– Конечно, – согласилась Лотта. Конференция совершенно вылетела у нее из головы.
– Ты еще не думала, о чем будешь говорить? – спросила Лайла Май и добавила, что если Лотте хочется, она могла бы рассказать о Брехте.
– О Брехте, ну да… – пробормотала Лотта. Она пообещала в ближайшие дни придумать тему доклада. Коллеги немного постояли молча. Наконец Лотта посмотрела на часы и кивнула на дверь. Кивнув в ответ, Лайла Май похлопала ее по плечу, Лотта развернулась и направилась к кабинету ректора.
