В дверь позвонили семь раз, звонок за звонком, без перерыва. Я вскочил сразу же, как и Селестия – она быстро выпрямилась, будто ее поймали. Соскользнув со столешницы, она чуть ли не бегом побежала к двери и широко ее распахнула, встречая того, кто ее там ждал. Это оказалась девушка из магазина, та, которая была похожа на нее в прошлом. У нее в руках был младенец, который с удовольствием давил на звонок. Он был пухлым и ясноглазым мальчишкой, очень довольным.
– Тамар, – сказала Селестия. – Это ты.
– Ты же сама мне сказала принести тебе муслин от оптовиков.
Девушка из магазина зашла в дом, а малыш потянулся к ее серьгам-кольцам. На левой серьге у нее висел ключ, как когда-то носила Джанет Джексон.
– Джелани, поздоровайся с тетей Селестией, – она перехватила ребенка на руках. – Ничего, что я с ним пришла?
– Нет, – торопливо сказала Селестия. – Ты же знаешь, я всегда рада этому мальчишке.
– Он хочет к дяде Дре, – сказала Тамар, сражаясь с вертящимся ребенком. – Все хорошо, подруга? Ты такая нервная, будто тебя в заложники взяли, – и она засмеялась счастливым смехом, а потом заметила, что в прихожей стою я. – Ого, – сказала она. – Привет?
Селестия замерла, а потом взяла меня под руку и подвела к ней.
– Тамар, это Рой. Рой, это Тамар. И Джелани. Джелани – это малыш.
– Рой? – Тамар наморщила хорошенькое личико. – Рой! – повторила она, сопоставив детали.
– Вот он я, – сказал я, улыбаясь своей торговой улыбкой. Но, заметив, как поползли вверх ее брови, я вспомнил, что у меня не хватает одного зуба, и прикрыл рот рукой, будто закашлявшись.
– Приятно познакомиться, – она протянула мне руку с ногтями, выкрашенными сине-зеленым лаком – таким же, как блеск у нее на веках. Тамар была больше похожа на Селестию, чем сама Селестия. Она была женщиной, о которой я думал, засыпая на грязном тюремном матрасе.
– Садитесь, – сказала Селестия. – Давайте я вам что-нибудь принесу.
И она исчезла в кухне, оставив меня наедине с девушкой и ее малышом.
Она расстелила на полу лоскутное одеяло всевозможных оттенков оранжевого и положила сверху ребенка. Джелани встал на четвереньки и начал раскачиваться.
– Научился ползать.
– Похож на твоего мужа? – спросил я, пытаясь поддержать диалог.
– Тут у нас слишком образованная мать-одиночка, – сказала она, подняв руку вверх. – Но да. Джелани – точная копия папы. Когда они вместе, все шутят про клонирование людей.
Она опустилась на пол рядом с сыном и распаковала бумажный сверток, в котором оказалась коричневая ткань того же цвета, что ее кожа. Она открыла другой, на несколько оттенков темнее, и третий, бело-розовый, который производители карандашей называют телесным.
– «Мы – весь мир»
[87], – сказала она. – Надеюсь, этого хватит, чтобы мы пережили Новый год. В магазине заканчиваются запасы. Селестия должна будет шить много и экономно, если она хочет восполнить ассортимент. Я всегда остаюсь и говорю ей, что хочу помочь, но она отвечает, что это не будет poupée, если куклу сошьет не она и не поставит на трофей свою подпись Я пересел к ней на пол, позвонив ключом, чтобы привлечь внимание малыша. Он рассмеялся и потянулся к брелку.
– Можно я его подержу?
– Сколько угодно, – сказала она.
Я положил Джелани к себе на колени. Он сопротивлялся, оказавшись у меня, но потом расслабился. Не имея большого опыта обращения с детьми, я чувствовал себя неуклюжим и глупым. Эта сцена напомнила мне о фотографии, наклеенной на зеркало Оливии, – Рой-старший держит меня такого же. Отец на фотографии смотрит боязливо, будто баюкает тикающую бомбу. Я покачал Джелани, задумавшись, было ли мне столько же, сколько Джелани, когда Рой-старший меня усыновил.
Селестия вернулась из кухни с двумя бокалами шампанского, в которых над пузырьками плавали крохотные шарики мороженого. Я сделал глоток, и вкус напомнил мне об Оливии. В мой день рождения она доставала большую миску и делала в ней пунш на имбирном эле. Сверху на пунше качались комочки апельсинового сорбета. Жадный до памяти о нем, я опрокинул бокал снова. Когда Селестия вернулась с бокалом для себя, я свое шампанское уже почти допил.
Мы сидели втроем, вчетвером, если считать малыша. Селестия и Тамар обсуждали ткани, а я занимался Джелани. Я щекотал его под мышками, пока он не рассмеялся своим детским смехом, который звучал слегка сдавленно. Удивительно было думать, что здесь, в моих руках, лежал целый человек.
Сыну, которого мы с Селестией не оставили, сейчас было бы четыре или пять, наверное. Если бы в задней комнате спал детсадовец, ни за что на свете не стала бы Селестия рассказывать мне, как она теперь с Андре. Я бы сказал: «Мальчику нужен отец». Это научный факт. И говорить было бы больше не о чем.
Но дела обстояли так, что поговорить нам надо было о многом, и слов было столько, что они не помещались у меня во рту.
Селестия
Наконец, Тамар собрала малыша, засунув его в пушистый комбинезон, напоминавший одежду для космонавтов. Нам с Роем было жаль, что она уходит. Будто мы ее родители, а она – наша занятая успешная дочь, которая может забежать к нам только на пару минут, но мы рады и каждой секунде. Мы стояли в дверях и махали, пока она, оглядываясь через плечо, выезжала на дорогу. Когда она отъехала, свет ее фар влился в море огоньков наряженного к празднику квартала. Мой дом не светился; я даже не стала вешать венок из хвои, который купила месяц назад. Но Старый Гик все-таки выглядел празднично. Его толстый ствол опоясывала светящаяся гирлянда. Это дело рук Андре, его попытка убедить себя, что все будет хорошо.
Тамар уже давно ушла, а я все смотрела на тихую улицу, беспокоясь за Андре. Он сейчас в Луизиане, пытается проявить благородство. Я позвонила ему из магазина, пока он еще был в дороге, направляясь на юг. Мы все сможем, – сказала я ему. Как несколько часов могли столько всего изменить? Задумавшись, я потянулась к карману, чтобы достать телефон, но Рой отвел мою руку в сторону.
– Не звони пока ему. Дай сначала я выскажусь.
Но он ничего не сказал. Вместо этого он провел моей рукой по своей сломанной переносице, по маленькому шраму вдоль линии волос, который с каждой стороны пересекали выпуклые шрамы-точки. Его лицо, в своей целостности, лежало у меня в ладонях, суровое и родное. «Ты помнишь меня? – спросил он. – Узнаешь?»
Я кивнула, опустив руки висеть по бокам, пока он исследовал мое лицо. Он закрыл глаза, будто не мог им доверять. Когда его палец прошел по моим губам, я поймала его легким поцелуем. В ответ Рой облегченно вздохнул. Он вел меня по дому, не включая свет, будто хотел проверить, сможет ли он найти путь на ощупь. Женщина не всегда вольна выбирать, иногда от нее немногое зависит. Иногда есть долг, который ей надо выплатить, утешение, которое она обязана предоставить, безопасный коридор, который она должна обеспечить. Каждая из нас уступала мужчине, движимая не любовью. Могла ли я отвергнуть Роя, моего мужа, когда он вернулся с войны, которая была старше его отца и отца его отца? Нет, я не могла. Идя вслед за Роем по узкому коридору, я осознала, что Андре знал это с самого начала. Поэтому он несся по шоссе, чтобы не дать мне сделать то, что, как мы все боялись, я обязана буду сделать.
