Под долго не смолкающие аплодисменты лешего, водяного, крещёной утопленницы и болотницы с голой грудью и гусиными лапами Калибанов запустил в небо фляжку с живой водой. Раздался взрыв, оба «Юнкерса» исчезли, воздух наполнился смрадом.
– Отце наш, иже еси на небеси, спустись на землю и отсоси! – Демьян Власьевич разошёлся не на шутку. – Не верю! Никому не верю! Где моя Пташецка?!
– Вы её сами на зону отправили, Калибанов. Не перекладывайте с больной головы на здоровую. Лучше помогите мне встать.
– Изменники!
– Прыгайте осторожно, вы теперь без микстуры. Вы уверены, что вас атаковали полковник Смолов и майор Перов?
– Вся тройка со змеиным хладнокровием. Отойди от меня, дух злобы! Будь проклято лукавство твоих нацинаний!
– Какой вы красноречивый, Калибанов. Я не могу идти.
– Лезь на спину. Цепляйся за шею. Кому теперь верить?
– Демьян Власьевич, а что вам говорили в поднебесном ВСРУЛе, что в коробах-то обещали?
– Мудями позванивали! Обещали, что буду спасителем целовецества. А сами к врагу перекинулись, к сыноцку своему, мошельники, конём до селезёнок под иконой!
– Не расстраивайтесь, Калибанов, вот в данный момент вы меня спасаете, я часть человечества.
– А Ваську твоего в вадью к немытику толкал.
– Мы вас давно простили.
* * *
С протяжным рёвом мчался на Тот свет поезд. В купе, покачиваясь, пили водку Цветков и Валентин Иванович: возле оккупированной Жестяной Горки была засада, сапёры спаслись, геодезисты были застрелены. Ковыряли в зубах костями копчёной зубатки и пели:
– На вахте и ночью, и утром,
Мы служим народу всегда!
По сталинским ходят маршрутам
Советской страны поезда-а-а.
Загробный машинист Ипатьевич прищурился и плавно затормозил состав: на путях стоял разжалованный капитан Калибанов с Анной Гермогеновной на спине. Оба дали дубаря в лесу и срочно нуждались в горячем чае.
Анна Гермогеновна пошла приводить себя в порядок, выйдя из уборной, ошиблась купе, дёрнула дверь – а там сидит Гермоген Иванович в окружении своих почтарей, царьков и англичан, николаевских, камышинских и астраханских.
– Папочка, как ты думаешь, кто эти полковник Смолов и майор Перов? Демьян Власьевич их просто боготворил, был увлечён их авторской системой, в которой, правда, ничего не понимал. А вчера разочаровался.
– Детонька, мелкие бесы, карикатура, младший командный состав. Возомнили себя особоуполномоченными, хотели пролезть в высшее руководство. Напортачили, кинулись положение исправлять, всё с ног на голову переставили, вас запутали. Где это видано, чтобы с Того света кадры возвращали? За это наложат строжайшее взыскание в административном порядке.
– Кто наложит?
– Начальство. Начальное начальство.
– Кто всем управляет? Что им от нас нужно?
– Начальство иногда само не знает, что ему нужно от подчинённых. Заставляет птиц считать пролетающих, камни перетаскивать – туда, потом обратно.
– Проявляет преступное головотяпство и мороцит голову маленькому целовеку! Ну и скворец-ник! – в купе просунул нос Калибанов.
– Калибанов, согласитесь, что маленький человек тоже бывает опасен. Зачем вы строчили доносы на свою семью? – спросила Цветкова.
Калибанов не стал отвечать, забормотал что-то про серый камень, белого старика с тридцатью тремя каменными стрелами и мертвецов, которые не слышат в себе ни родимцев, ни ломоты, ни кропоты, ни змеевиков, ни волосатиков.
– Вы мне зубы не заговаривайте! За что погубили брата, попадью и Пташечку?
Калибанов, огрызаясь, пошёл выпивать с геодезистами. За стеной смеялись и чокались. Никто не знал, что будет завтра, но все сохраняли спокойствие.
– Папаша, что же получается – мой героический мальчик и кристальной души человек Валентин Иванович у чёрта на побегушках? Как это понимать?
– Доченька, парадокс, сплошное противоречие здравому смыслу. Выходит, можно плясать под бесовскую дудку, оставаясь честным человеком.
– Шуты гороховые. Смолов дурака валял. Знаешь, кем он обернулся? Петей моим покойным. Фигляр. Вошь отшмаренная. Это Демьян Власьевич так выражается… И кривляются они с попустительства высшего начальства!
– Детонька, главное – любить Родину и человека, а начальникам свойственно ошибаться. Надо их пожалеть. Давай всех простим.
– Ещё чего! Я могу жалеть лишь детей. Сколько их умерло без хлеба, без супа… Хотя и начальство пожалею – если оно дряхлое и безумное. Папа, тебя пустят в зал суда? Демьян Власьевич говорил про ангельский приют – надеюсь.
– В приюте я построю голубятню!
Геодезисты с Калибановым, пьяные и довольные, ввалились в «скворечник». Отец и дочь вспоминали песню из Аниного детства и записывали слова, чтобы не забыть:
Серебристый и змеистый мчался по лесу дымок,
Бронепоезд, громыхая, уносился на восток.
Помнишь, вместе на разъезде шли по рельсам босиком
И мечтали к светлой дали до конца идти вдвоём,
И мечтали к светлой дали до конца идти вдвоём.
Эпилог
На следующий день Анну Гермогеновну судили, она посмертно получила пожизненное место воспитательницы в райской детской коммуне в большом деревянном доме на холме.
Были видны колхозные поля и речка. Ребята в гамашах, полугалифе и тюбетейках бегали с удочками и биноклями. Директор коммуны, человековед Игнатий Вячеславович Ионин, осваивал с учениками сельскохозяйственные и рабочие специальности.
Гермоген Иванович преподавал коммунарам основы голубеводства, каждое утро поднимал на крыло белых почтарей. Профессор ходил с детьми в лес, на болото, учил выживать в условиях дикой природы. В любом водоёме он умудрялся выловить девятикилограммового судака.
Вечером Гермоген Иванович на всех варил в огромном котле свою любимую пшёнку. Перед ужином Анна Гермогеновна с мамой Виталика и Марты дегустировали кашу и заносили в дневник замечания об опробованной пище. Афанасий Иванович с Тринадцатой линии пек детям ромовые бабы и имбирные коврижки.
Хромой Абезгауз читал коммунарам лекции по искусству. С удобной клюкой и рюкзаком он делал этнографические вылазки в заброшенные деревни, полуразвалившиеся избы. В чёрных от сырости красных углах грустно смотрел на него православный Боженька. Мыши шелестели в культурных слоях разноцветных обоев, осы приветствовали Абезгауза бодрым жужжанием.
Часть пола в избах была выломана: зимой бомжи топили печи. Пили настоечку на керосине. Испражнялись через люк в подполье.
На полу валялись выразительные чёрно-белые фотографии, засыпанные сухими круглыми какашками: козёл Остап водил своих жён и детей в избы на экскурсию.
