Обойдя стол, я шепотом спросила Мэса:
– Не надо ли нам подождать Бена?
Парень помотал головой:
– Нет, знаю по опыту таких туров, что не надо ждать, иначе весь график полетит. Было назначено время, он опаздывает уже на десять минут. Ничего страшного, сделает заказ, когда появится.
– Пожалуй, я ему позвоню.
Зачем я это делаю? Пусть бы голодал, дурак неблагодарный.
Заметив меня на выходе из зала, бармен махнул мне рукой.
– Вы из номера триста двадцать один? Не могли бы вы подписать счет за пользование баром?
Я икнула, увидев цену за выпитое Конрадом в мое отсутствие.
Подписав счет, я вышла и набрала номер Бена. Батарея на моем мобильнике почти совсем разрядилась, на индикаторе оставалась всего одна полоска. Мне ответил автоответчик. Я подождала минутку, быстро проверив свою электронную почту, а потом снова позвонила. Снова нет ответа. Я отправила эсэмэску, стараясь, насколько могла, держаться в рамках вежливости.
Ждем вас, чтобы сделать заказ. Как скоро вы планируете появиться? С уважением, Кейт.
Нам уже подали горячее, а Бен так и не подошел, и на мое послание ответа не было. Я сжимала под столом кулаки. Вот ведь шило в заднице, видно, так и будет до конца мотать мне нервы.
Официантка собирала пустые тарелки, а он так и не осчастливил нас своим присутствием.
– А вы, Кейт?
– Что, прости?
– Ты будешь что-нибудь? Сыр? Или десерт?
– Ммм… а все что-нибудь берут?
Опустив глаза на телефон, я увидела эсэмэску от Меган.
Как дела? Журналюги себя ведут прилично?
Кошмар, что бы она сказала, узнав, что Бен уже от нас отделился?
– Я ничего не знаю о датских сырах, кроме, пожалуй, данаблю
[15], – призналась Софи, – и хотела бы получить о них представление.
Конрад присоединился к дегустации, хотя я не была уверена, что он хоть что-нибудь вообще понимает в сырах. Просто он, судя по всему, не мог пропустить никакую халяву. Я уже не удивилась бы, если он вдруг вытащил пару пакетов и упаковал в них оставшийся на столах хлеб.
Снова проверив мобильник, я обнаружила, что он окончательно разрядился. Это открытие побудило меня к активным действиям.
– Я пойду проверю, что там с Бенедиктом.
Не дожидаясь, пока кто-то скажет хоть слово, я вылетела из ресторана.
Несясь по коридору, я должна была бы сразу догадаться, что номер Бенедикта – тот, у двери которого на полу стоит поднос с пустой посудой.
Он заказал ужин к себе в номер! Ну разве не наглость?
На мое счастье, у двери оказался звонок, иначе я колотила бы в дверь как ненормальная. Я нажала на кнопку и не отнимала от нее пальца.
Спустя примерно минуту за дверью раздалось сонное ворчание и чертыхание. Наплевав на это, я упорно продолжала давить на кнопку.
Дверь распахнулась. На пороге, подслеповато моргая, возник сонный, взъерошенный Бен в черных трикотажных трусах – и всё! У меня вдруг мгновенно пересох рот, и я поняла, что означает выражение «стеснение в груди».
– Что за… – хмурясь, пробормотал он растерянно… Ах, до чего ж он был хорош!
Он не имел права так выглядеть, быть таким милым, сонным, симпатичным. Какой же он очаровательный, этот грубый, мрачный и отвратительный тип.
– Извините, я о вас беспокоилась. – Ехидный тон ясно показывал, что речь идет совсем не о заботе. – Куда вы пропали? Забыли о времени?
И я выразительно кивнула на поднос на полу.
Вместо того чтобы хоть сейчас извиниться, этот мерзавец повернулся ко мне спиной и потопал к себе в комнату, оставив дверь нараспашку.
Ошарашенная и уязвленная, я открыла рот… но из него не вылетело ни звука. Что было делать? Пришлось идти за ним следом.
Не обращая на меня внимания, практически игнорируя, он завалился в кровать и в тот же миг его глаза закрылись.
Что – за – черт!
Я стояла, уставившись на него и бессильно сжимая кулаки. Вот же… вот же…
Он спал, как будто меня здесь не было, а я была! Я была в таком шоке, что ни сказать, ни сделать ничего не могла.
Что же это такое, почему он не явился ужинать вместе со всеми? А вдруг он… заболел? Может, ему плохо? Я принюхалась, как будто разгадка могла оказаться в этом, но в комнате пахло вполне нормально.
Растерянная, я стояла вот так в полумраке чужого номера и слышала, как бьется мое же собственное сердце. Прикроватная лампа, которую он оставил включенной, испускала неяркое золотистое свечение.
Неуверенно я шагнула к кровати. Все мои познания в оказании первой помощи ограничивались занятиями в скаутском лагере для девочек. Первым делом, вспомнила я хоть что-то, надо проверить, дышит ли еще пациент – этот дышал, вне всякого сомнения. Я какое-то время понаблюдала, как медленно вздымается и опускается его широкая грудь. Да, он определенно дышал, но, даже установив это, я не могла оторвать глаз от его груди. Ух, тут мои гормоны повели себя просто неприлично! Они довольно попискивали, потирая ручонки, а потом с радостным кличем пошли в атаку, перехватили управление у разума и полностью подчинили меня себе. Чего стоила светлая россыпь крошечных веснушек на его коже – золотистой, как бывает у рыжеволосых людей, не избегающих солнца. А на груди я заметила волосы восхитительного оттенка темной меди, которые сбегали вниз между кубиками накачанного пресса и исчезали под боксерами…
Глаза у него были крепко закрыты, лицо спокойно, даже расслаблено. Одну руку он вытянул, вторую закинул за голову. Уловив терпкий запах мужского тела, я задохнулась. Почему я тут стою? Я же почти не знаю этого человека, и вот так рассматривать спящего – это слишком интимно, это ужасно неправильно… Ой, а вдруг он и впрямь заболел и того гляди помрет? Не могу же я бросить человека в бедственном положении.
Я не знала, как быть. Наверное, следует позвонить Мэсу, чтобы вызвал врача. А если его отправят в больницу? Ведь может оказаться, что у него что-то серьезное?
Дрожащей рукой я потянулась к его лбу, чтобы проверить температуру – единственный известный мне симптом какой-либо болезни. Чтобы не потерять равновесие, я немного опиралась коленками о край матраса.
– Да что ж это такое, уйдешь ты наконец, – прорычал пациент и, как в фильме ужасов, широко открыл глаза и злобно уставился на меня.
– Ой, – проблеяла я и завалилась прямо на его широкую грудь. Разумеется, я тут же попыталась встать как можно скорее, упираясь в него обеими руками. При этом сердце у меня понеслось вскачь, как безумно перепуганный олень.
