– УУУУУАААААА.
Существует особый, весьма специфический звук, который женщины издают, когда боль разрывает на части их репродуктивные органы. Годы спустя, рожая ребенка, я узнаю эти стоны. Наверное, какой-нибудь музыковед смог бы определить высоту и тональность «вагинальных терзаний». И если сыграть эту гамму на церковном органе, все женщины в зале невольно поморщатся.
Заинтересовавшись непонятными звуками, в туалет входит Элова кошка. Садится на пол в двух шагах от меня и внимательно смотрит. Глаза, как два круглых бледных нефрита. Потрясающий мех. Черепаховая окраска неимоверной красоты. Я восхищаюсь этим животным, и вместе с тем мне хочется носить ее, как пушистые варежки, воротник или шапку. Из глаз можно было бы сделать застежки. Я хочу нарядиться в эту роскошную кошку. Она стала бы моим лучшим убранством.
– На пенисах у котов есть шипы, так что будь осторожна, – говорю я кошке, прислонившись виском к стене. – Я читала в «Справочнике по котам и котятам». Однажды ночью на раскаленной крыше… и потом будешь мучиться так же, как я.
Я смотрю на кошку. Кошка смотрит на меня.
– Или, может быть, ты и есть кот, – размышляю я вслух. – В этом случае иди в жопу, урод. Разрушитель вагин.
Ванная у Эла отделана плиткой, зеленой и белой. Похоже, старинной – может быть, викторианской или эдвардианской. На полу черный линолеум, очень холодный. Воздух тоже холодный – батарея вообще ледяная. Ощущение – как будто сидишь в холодильной кладовке где-нибудь в мясной лавке. Чувствую себя сыром на полке. Здесь я не заплесневею.
Сама ванна тоже старинная – огромная чугунная лохань с пятнами ржавчины в тех местах, где вода капала из подтекающих кранов, наверное, не один век. Пожалуй, я наберу себе ванну. От теплой воды мне должно полегчать.
Древние трубы капризно гудят и натужно выкашливают из себя воду. Когда ее набирается где-то на дюйм, я раздеваюсь и сажусь в ванну, поближе к кранам. Трясясь от озноба, я плещу теплой водой на свою бедную, несчастную пиздень. Облегчение наступает мгновенно. Боль не проходит совсем – но болит уже меньше. Значительно меньше. Я уже не боюсь, что не сумею сдержаться и заору в полный голос. Похоже, мне придется залечь в этой ванне на много часов. На всей земле для меня не осталось другого места. Эта ванна – мое единственное прибежище, и я не покину ее никогда. Потом надо будет придумать, как вернуться домой в Вулверхэмптон. Наверное, меня поместят в транспортную цистерну вроде тех, в каких перевозят дельфинов в океанариум, и повезут на большом мощном грузовике по шоссе М1.
«На большом мощном грузовике по шоссе М1, – думаю я про себя. – Неплохой эвфемизм для причины моих жутких болей. Я прокатилась на большом мощном грузовике по шоссе М1, ну или большой грузовик прокатился по мне».
Эл возвращается где-то через полчаса, с кодеином и клюквенным соком. Я лежу в ванне, по шею в воде, слушаю «Крикоделику» группы «Primal Scream», читаю изрядно потрепанный экземпляр «Адриана Моула», который нашла у Эла в спальне, и реву в три ручья.
Это не слезы печали – это слезы физической боли.
– На, держи! – говорит Эл, вручая мне упаковку таблеток и большой пакет с соком. Вид у него все такой же смущенный. Как будто ему неловко. Я не знаю, почему. Да, он истерзал женщину своим пенисом, и теперь эта женщина плачет от боли у него в ванне, но, наверное, так всегда и бывает… когда двое взрослых, половозрелых людей занимаются сексом. Или нет? Я не знаю.
Я глотаю таблетки и запиваю их соком прямо из пакета. Я все еще плачу.
– «Manic Street Preachers» поют об этом в «Режь и жги», – говорю я. – Также, возможно, об этом предупреждают нас «Dire Straits» в «Тоннеле любви».
– Хочешь чего-нибудь перекусить? – спрашивает меня Эл со страдальческим видом.
– Нет, лучше не надо. Я уже выпила девять пинт воды. Я боюсь лопнуть.
– Понимаешь, какое дело, – неуверенно мямлит Эл, еще больше смущаясь. – У нас сегодня концерт. Мы вроде как выступаем.
– Я знаю. ПОЭТОМУ Я И ПРИЕХАЛА.
– Э… да. Так вот. Там будет еще одна группа. Играет у нас на разогреве. Ребята хорошие. Я им сказал, что они могут переночевать у меня. Они из Эршира, и, как я понимаю, им больше негде остановиться, и…
– Эл, – говорю я, повелительно взмахнув рукой. – Я уверена, что через час все пройдет, и когда ты вернешься с победой с концерта, я тебя встречу в гостиной, уже вполне бодрая и свежая, как огурчик, и намешаю коктейлей для твоих гостей.
Время 23.48.
Я слышу голоса на лестничной клетке. Ключ поворачивается в замке. Эл вернулся с гостями. Ну наконец-то.
У меня был интересный день. В смысле – кошмарный.
Когда подействовал кодеин, мне стало получше, и я решилась выбраться из ванной – сморщенная и бледная, как Инопланетянин, когда Эллиот и Дрю Бэрримор находят его почти мертвым в ручье.
Пролежав полчаса на диване – боль истощает все силы, – я медленно одеваюсь и морально готовлюсь ехать домой. Да, мне надо домой. Хотя Эл пригласил меня остаться еще на одну ночь, я до сих пор себя чувствую как-то странно, и здравый смысл однозначно подсказывает, что в обозримом будущем мне надо держаться подальше от Элова пениса. Я просто не выдержу еще одну ночь с этим монстром. Это как если бы Люк Скайуокер приложил хренову тучу усилий, чтобы взорвать Звезду смерти, – а потом отстроил бы ее заново и запихал обратно к себе во влагалище.
Нет. Сейчас я приеду домой, лягу в свою одинокую девичью кроватку и если что-то и втисну в себя опять, то уже после Рождества. Не раньше. Вся территория – я провожу рукой у себя над трусами – закрыта на техобслуживание.
Я успеваю дойти до магазинчика на углу, и тут меня снова пронзает болью. Кодеин хорошо постарался, маленькие и отважные пилюльки сделали что могли, но боль оказалась сильнее. Меня бросает то в жар, то в холод, но я все-таки нахожу в себе силы зайти в магазин и купить чипсов. Я почему-то уверена, что от чипсов мне станет легче.
Три минуты спустя я стою перед дверью в квартиру Эла, прижимая к груди три пакета с солеными чипсами. Хорошо, что я знаю, где Эл хранит ключ. Под ковриком у двери. В ближайшее время я точно никуда не поеду. Я вставляю ключ в замок, и тут из меня выливается несколько капель болезненно жгучей мочи, прямо в трусы. Так, наверное, писают мышки. Писали бы мышки. Если бы у них были трусы. Я где-то читала, что мыши писаются постоянно. Где стоят, там и писают. Кажется, я уже брежу. Надо прекратить думать о мышах.
Эл возвращается ближе к полуночи, и я более-менее подготовилась к его приходу. С трех часов дня до шести вечера я тихонько рыдала, лежа в горячей ванне и чувствуя себя идиоткой. В шесть я заставила себя сесть и съесть чипсы – как оказалось, это был очень полезный и правильный ужин, потому что до этого я выпила столько воды, что уровень соли у меня в организме упал до критически низкой отметки, чем, наверное, и объясняется мое полубредовое состояние.
