— Прошлого не вернуть, — продолжал он, — но как же глупо мы оба распорядились нашими судьбами. Ведь мы же созданы для того, чтобы любить друг друга. Мне иногда казалось, Вы понимали, что я чувствовал к Вам.
Она молчала ранее, но теперь попросила его прекратить подобные речи.
— Я должен это сказать, леди Изабель: всего несколько слов, а потом я никогда не заговорю об этом. Я бы открылся Вам, если бы посмел сделать это, но меня удерживала неопределенность моего положения, долги, неспособность содержать жену; и вот, вместо того, чтобы обратиться к сэру Питеру, как я надеялся поступить, с просьбой обеспечить мне положение, достаточное для того, чтобы посвататься к дочери лорда Маунт-Северна, я задушил всякую надежду в своей душе и позволил Вам ускользнуть…
— Я не желаю слушать это, — капитан Ливайсон, — сердито воскликнула, она, поднимаясь.
Он взял ее за руку и усадил на прежнее место.
— Еще мгновение, умоляю Вас. Многие голы я хотел рассказать Вам о том, почему потерял Вас. Я до сих пор не оправился от этой потери, с лихвой заплатив за свою провинность. Я даже не подозревал, как страстно люблю Вас, пока Вы не стали женой другого человека. Изабель, я по-прежнему всей душой люблю Вас.
— Как Вы смеете вести такие речи?
Она говорила холодным и высокомерным тоном, как ей и подобало в подобной ситуации. Однако что-то в глубине души нашептывало ей, что при других обстоятельствах такое признание наполнило бы ее истинным блаженством.
— То, что я сказал, не может никому принести вреда, — снова обратился к ней капитан Ливайсон. — Увы, время ушло, ибо ни Вы, ни я не можем забыть, что Вы замужем. Каждый из нас выбрал собственный путь в жизни, по которому и должен идти. Между нами — непреодолимая пропасть, но виноват в этом я сам. Я должен был признаться в своих чувствах и не позволить Вам удовольствоваться браком с мистером Карлайлом.
— Удовольствоваться?! — с негодованием воскликнула она и резко ответила. — Мистер Карлайл мой супруг, которого я высоко ценю, уважаю и люблю. Я вышла за него замуж по собственной воле и никогда не жалела об этом: день ото дня я все сильнее привязывалась к нему. Посмотрите, какой благородной душой и какой статью обладает этот человек! Вы — ничто в сравнении с ним. Вы забываетесь, Фрэнсис Ливайсон.
— Нет, это не так, — ответил он, кусая губы.
— Вы не имеете права разговаривать со мной подобным образом, — воскликнула она, не на шутку рассердившись. — Кто, кроме Вас, посмел бы так оскорбить меня или воспользоваться моей временной беспомощностью? Решились бы Вы на нечто подобное, если бы мистер Карлайл находился где-нибудь поблизости? До свидания, сэр.
Она пошла прочь настолько быстро, насколько позволяли ей ее уставшие ноги. Капитан Ливайсон догнал ее и взял под руку, хотя она и противилась этому.
— Простите меня, Бога ради, и забудьте все, что я наговорил сегодня. Позвольте мне, как и прежде, быть добрым другом, заботливым братом, готовым служить Вам всем сердцем в отсутствие мистера Карлайла.
— Именно это я и позволяла Вам — присматривать за мной в качестве… родственника, я бы сказала, — холодно ответила она, отстраняясь от него. — Только на таких условиях я смогла бы выносить Ваше общество, в котором постоянно находилась. И вот как Вы отплатили за это! Мой муж поблагодарил Вас за заботу обо мне; если бы он мог читать в Вашей лицемерной душе, он предложил бы Вам благодарность иного рода, как мне кажется.
— Умоляю Вас простить меня, леди Изабель. Я ведь признал свою вину; ну что еще мне сделать? Я больше не оскорблю Вас подобной несдержанностью, однако бывают моменты, когда наши самые заветные чувства, пренебрегая условностями и даже здравым смыслом, вырываются наружу. Разрешите, я помогу Вам преодолеть этот крутой подъем, — добавил он, ибо как раз в этот момент они шли по крутой мостовой Гранд-Ру. — Вы еще недостаточно сильны, чтобы идти самостоятельно после этой продолжительной вечерней прогулки.
— Об этом Вы должны были думать раньше, — ответила она не без сарказма. — Нет, я ведь уже отказала Вам в этом.
Итак, ему пришлось убрать руку, уже протянутую к ней, и она пошла самостоятельно, надеясь лишь на собственные силы в то время как он шагал рядом. Подойдя к двери своей квартиры, она холодно попрощалась с ним, после чего он направился в свой отель.
Леди Изабель пронеслась мимо Питера и взбежала вверх по лестнице, испугав Уилсон, которая завладела гостиной, дабы покрасоваться у окна в нарядном чепце, покуда ее хозяйки не было дома.
— Мою конторку, Уилсон, и немедленно, — воскликнула Изабель, срывая перчатки, шляпу и шаль. — Скажите Питеру, чтобы он был готов отнести письмо на почту, причем идти ему нужно будет быстро, чтобы успеть раньше, чем они закончат прием почты в Англию.
Радостное сердцебиение и чувство грешного счастья, которое она испытала, когда Фрэнсис Ливайсон говорил о своей любви, яснее ясного свидетельствовали о том, что для нее было бы разумнее совершенно избегать его общества и его опасной софистики; ей хотелось покинуть то место, где находился он, уехать от него за море. Поэтому она быстро написала письмо мужу, призывая его срочно приехать к ней, поскольку она просто не могла более оставаться в этом городе. Она могла бы и сама пуститься в дорогу, не дожидаясь приезда м-ра Карлайла, если бы не боялась, что у нее не хватит денег на это путешествие после того, как она оплатит квартиру и прочие расходы.
М-р Карлайл призадумался, получив это письмо и почувствовав, что это был настоящий крик души. Он написал в ответ, что приедет к ней в следующую субботу, и они спокойно обсудят, возвращаться ли ей в Англию с ним или же побыть в Булони еще некоторое время. Твердо решив не встречаться более с капитаном Ливайсоном, Изабель в оставшиеся до приезда мужа дни совершала прогулки лишь в коляске. Он один раз явился с визитом, и его даже проводили в гостиную, однако леди Изабель, которая в тот момент находилась в своей комнате, велела передать через Питера, что «миледи передает наилучшие пожелания, но, к сожалению, не принимает сегодня».
В воскресенье утром — поскольку он не смог выбраться раньше — приехал м-р Карлайл. Он сделал все возможное, чтобы убедить ее не возвращаться домой, пока не закончатся шесть недель; он едва не заявил, что не возьмет ее с собой, и она принялась горячо упрашивать его, разволновавшись не на шутку.
— Изабель, — сказал он, — расскажи мне о мотивах твоего решения, ибо, как мне кажется, у тебя есть серьезная причина просить меня об отъезде. Пребывание здесь явно идет тебе на пользу, а твои рассказы о том, что тебе «скучно», звучат неубедительно. Расскажи мне, в чем дело.
Внезапно у нее возникло желание и в самом деле рассказать ему правду. Точнее, не говорить ему о том, что она любила Фрэнсиса Ливайсона, или же о том, что он говорил с ней о своих чувствах; она слишком дорожила своим мужем, чтобы доставить ему такую неприятность, последствия которой, к тому же, трудно было предвидеть. Нет! Она хотела признаться, что когда-то у нее было мимолетное увлечение Фрэнсисом Ливайсоном и она предпочла бы не оставаться в его обществе. Ах, если бы она поступила именно таким образом! Почему она не сказала этого своему доброму, великодушному, рассудительному супругу? Рассказать всю правду о своих чувствах, конечно же, было бы неразумно, однако она могла бы во многом признаться ему. Он еще больше лелеял бы ее за это и защитил бы от беды, окружив самой нежной заботой.
