— Вскоре после этого, сэр, в доме поднялась суматоха. У милорда началась предсмертная агония, и м-р. Уэйнрайт сказал (так поговаривали в комнате для слуг), что подагра достигла желудка и может перекинуться на сердце. Деннис галопом унесся в Линборо за врачами, а мы запрягли лошадей и помчались за нашей молодой хозяйкой.
— Ну что же, — заметил м-р Карлайл, — надеюсь, он поправится после приступа, Уэллс, несмотря на подагру и летучих мышей.
Кучер покачал головой и, резко повернув лошадей, ударом кнута бросил их в последний рывок — через ворота и, по дорожке, к дому.
Экономка, миссис Мейсон, встречала леди Изабель в дверях. М-р Карлайл помог последней выйти из экипажа и подняться по ступенькам. Она едва могла говорить.
— Ему лучше? Мне можно пройти к нему в комнату? — задыхаясь, спросила она.
Графу действительно стало лучше; лучше в том смысле, что он перестал метаться, потеряв сознание. Изабель быстро направилась в его покои. М-р Карлайл отвел экономку в сторону.
— Есть ли надежда?
— Ни малейшей, сэр. Он умирает.
Граф никого не узнавал: боль временно отступила, и он тихо лежал в своей постели; но Изабель поразило его лицо, на котором застыла печать смерти. Она не вскрикнула и не заплакала; если не считать того, что ее била дрожь, она была абсолютно спокойна.
— Ему скоро полегчает? — прошептала она стоявшему там же м-ру Уэйнрайту.
Хирург кашлянул.
— Ну, он… не будем терять надежду, миледи.
— Но почему у него такое лицо? Оно бледное… серое: я никогда и ни у кого не видела такого лица.
— У него были чудовищные боли, миледи, а боль оставляет на лице свой страшный след.
М-р Карлайл, который к тому времени вошел в комнату и стоял рядом с ними, коснулся руки хирурга и попросил его выйти на минуту. Он заметил выражение лица графа, оно насторожило его, и он хотел переговорить с врачом. Леди Изабель, видя, что м-р Карлайл собирается выйти из комнаты, обратилась к нему:
— Не уезжайте, мистер Карлайл. Когда он очнется, Ваше присутствие, возможно, приободрит его; он очень любит Вас.
— Я не уезжаю, леди Изабель. У меня этого и в мыслях не было.
Спустя некоторое время — казалось, прошла целая вечность — прибыли медики из Линборо, целых трое, ибо конюх решил, что чем больше их будет, тем лучше. Их глазам предстала странная сцена: мертвенно бледный лорд, снова начавший беспокойно метаться, и юная девушка в нарядном платье, с украшениями из драгоценных камней, стоявшая у его ложа. Они сразу поняли, что она только что приехала, и для нее веселье было прервано этим страшным известием.
Врачи склонились над больным, чтобы осмотреть его, измерили пульс и послушали сердце, после чего шепотом обменялись несколькими словами с мистером Уэйнрайтом. Изабель отошла немного назад, чтобы пропустить их, но ее глаза с тревогой следили за каждым их движением. Они, казалось, не замечают ее, и она подошла к ним сама.
— Можно ли ему помочь? Он выздоровеет?
Врачи повернулись и молча посмотрели на нее. Один из них заговорил, но его ответ был уклончивым.
— Говорите правду, — умоляюще сказала она, — не ходите вокруг да около. Вы не знаете, кто я? Я его единственный ребенок, и здесь никого нет, кроме меня.
Прежде всего, ее нужно было вывести из комнаты, ибо скорбный миг приближался, и последняя схватка между телом и душой обещала быть страшным зрелищем, которого ей не следовало видеть. Но в ответ на их просьбы удалиться, она в отчаянии склонила голову на подушку отца и застонала.
— Ее нужно увести отсюда, — воскликнул почти сердито один из врачей.
— Мэм, — сказал он, повернувшись к миссис Мейсон, — есть ли в доме родственники, кто-нибудь, кого послушалась бы эта юная леди?
— Вряд ли у нее есть хотя бы кто-нибудь на свете, — ответила экономка, — во всяком случае из близких родственников. И мы сейчас совершенно одни в доме.
Но м-р Карлайл, оценив всю важность этого момента, ибо граф метался все сильнее с каждой минутой, приблизился к Изабель и шепотом сказал ей:
— Мы понимаем, что Вы тревожитесь за Вашего отца, так же, как и все мы.
— Так же! — с упреком сказала она.
— Вы понимаете, что я имею в виду. Конечно, наша тревога — ничто в сравнении с той, которую испытываете Вы.
— Ничто, ничто. Мне кажется, сердце мое разорвется.
— В таком случае — простите меня. — Вы не должны противиться просьбе медиков. Они хотят остаться с графом, а время уходит.
Она встала, приложила ко лбу ладони, как будто пытаясь понять смысл сказанного, а затем обратилась к врачам:
— Скажите: это действительно необходимо, необходимо именно для него, чтобы я покинула эту комнату?
— Необходимо, миледи; это исключительно важно.
Она вышла, не сказав более ни слова, и свернула в библиотеку, которая занимала комнату на том же этаже, ранее подвергшуюся вторжению летучих мышей. Жаркий огонь горел в камине; она подошла к нему, Оперлась рукой на каменную доску и положила на нее голову.
— Мистер Карлайл, — позвала она, не поднимая головы.
— Я здесь, — ответил он, поскольку вошел вслед за ней, — что я могу сделать для Вас?
— Вы видите: я ушла. Вы будете постоянно держать меня в курсе событий, пока мне не разрешат вернуться?
— Буду обязательно.
Когда он вышел, в комнату вплыла Марвел, ее горничная, чрезвычайно утонченная особа.
— Не желает ли миледи переодеться?
Нет, миледи не желала.
— Вдруг, как только я сниму платье, меня позовут к папе.
— Но, миледи, это нарядное платье совершенно не подходит для столь позднего часа.
— Не подходит? Какое это имеет значение? Кто смотрит на мое платье?
Но, немного погодя, миссис Мейсон тихонько сняла с нее бриллианты и укутала теплой шалью ее плечи и шею, так как бедняжка по-прежнему дрожала.
Кое-кто из врачей уехал; м-р Уэйнрайт остался с больным. Увы, ничего более нельзя было сделать для лорда Маунт-Северна в этом мире, и сцена смерти была долгой и ужасной. Он снова пробудился от боли: телесной или душевной — никто не смог бы сказать. Боль! Он пронзительно кричал и корчился. Может быть, это правда, что грешно прожитая жизнь приводит к таким страшным мукам на смертном одре?
К утру Изабель сделалась очень беспокойной и не поддающейся уговорам. М-р Карлайл постоянно приносил ей известия о том, что происходит в комнате больного, конечно же, смягчая факты. Она никак не могла понять, почему ее не пускают туда, и м-ру Карлайлу приходилось чуть ли не силой удерживать несчастную.
— Жестоко так обращаться со мной, — воскликнула она, лишь из гордости удерживая рыдания. — Здесь, взаперти, мне кажется, что прошла не одна ночь, а десять. Когда умирал Ваш отец, Вас тоже к нему не пускали?
