— Говорили, что это была не чахотка, — возразил м-р Карлайл.
— Мне все равно, как это называли. Это была чахотка, пусть слабая и вялотекущая, что я готов признать.
— Так что же: нет никакой надежды?
Д-р Мартин поднял на него глаза.
— Вы просили меня говорить правду…
— Ничего, кроме правды, — ответил м-р Карлайл голосом, в котором смешались горечь и властность.
— Тогда слушайте: нет ни малейшей надежды. Налицо обширное поражение легких.
— И сколько…
— Этого я не могу сказать, — перебил его доктор, догадавшийся, о чем спросит его собеседник. — Это может или растянуться на несколько месяцев, даже на год, или же закончиться в ближайшее время. Более не загружайте его уроками и всей той премудростью, которая ему уже не понадобится.
Говоря последние слова, доктор взглянул на гувернантку, которой это касалось не менее, чем м-ра Карлайла, и вдруг он вздрогнул, так как она, казалось, вот-вот упадет в обморок: бедняжка так страшно побледнела, что это было заметно даже через вуаль.
— Вы больны, мадам, Вы больны!
Она попыталась ответить ему, но дрожащие губы не слушались ее. Д-р Мартин, чрезвычайно обеспокоенный, снял с нее зеленые очки. Она вырвала их у него одной рукой и, сев на первый попавшийся стул, закрыла лицо другой.
М-р Карлайл, не понимавший, что происходит, приблизился к ней.
— Вам плохо, мадам Вин?
Она в этот момент надевала очки под вуалью; лицо ее было белым, как смерть.
— Бога ради, не обращайте на меня внимания! Спасибо Вам обоим! У меня… случаются легкие спазмы, и в эти моменты я выгляжу так, словно я больна. Ну вот, все и прошло.
Доктор, наконец, перевел свой взгляд на м-ра Карлайла, который уже отошел к окну.
— Что можно предпринять в качестве лечения? — спросил он.
— Все, что угодно — что понравится самому мальчику. Пусть играет или отдыхает, катается верхом или совершает пешеходные прогулки, ест и пьет — если захочет: все это уже не имеет большого значения.
— Доктор! Ну дайте хоть какую-то, хоть крохотную надежду!
Д-р Мартин покачал головой.
— Я говорю только то, что знаю наверняка. Вы настаивали на том, чтобы я сказал правду.
— Может быть, ему поможет более теплый климат? — взволнованно спросил м-р Карлайл, которому только что пришла в голову эта мысль.
— Это может немного отсрочить конец, не более, чем на несколько недель, но не предотвратить его. Да и кто повезет мальчика? Вы не можете ехать, а матери у него нет. Право же, не советую.
— Я хотел бы, чтобы Вы обсудили это с доктором Уэйнрайтом.
— Я уже видел его. Мы случайно встретились сегодня, и я уже изложил коллеге свою точку зрения. Как поживает миссис Карлайл?
— Неплохо. Правда, нельзя сказать, чтобы она была абсолютно здорова, как Вам известно.
Д-р Мартин улыбнулся.
— Ну что же, бывает. У миссис Карлайл очень крепкий организм, не то что у…
— Кого? — спросил м-р Карлайл, не догадавшийся о причине этой паузы.
— Простите меня, Бога ради. Я, право же, начал говорить, не подумавши, но теперь мне придется закончить: она крепче, нежели леди Изабель. А теперь прошу извинить меня, но я вынужден откланяться, поскольку хочу успеть на шестичасовой поезд.
— Вы будете хоть изредка наведываться в Ист-Линн?
— Если Вам это будет угодно. Bon jour, madame.
Леди Изабель в ответ склонила голову, и д-р Мартин вышел из комнаты вместе с м-ром Карлайлом.
— Как, однако, привязана к мальчику эта Ваша французская гувернантка! — сказал он шепотом, когда они шли через холл. — Я это заметил еще тогда, когда она привозила его в Линборо. А только что Вы сами видели, в какое смятение привели ее мои слова о том, что он, увы, не жилец. Честь имею.
М-р Карлайл схватил его за руку.
— Доктор, спасите его! — взволнованно воскликнул он.
— Ах, Карлайл! Если бы мы, ничтожные смертные врачи, могли задержать на земле тех, кого угодно призвать к себе величайшему из докторов, как бы нас преследовали! Помните: нет худа без добра. Прощайте, друг мой.
М-р Карлайл вернулся в комнату. Он приблизился к леди Изабель и взглянул на нее; впрочем, он едва ли мог как следует разглядеть ее лицо.
— Это горестное известие, но Вы, я полагаю, были готовы к нему более, чем я.
Она внезапно вскочила, подошла к окну и выглянула на улицу, словно увидела кого-то и захотела получше рассмотреть. В душе ее разыгралась настоящая буря: у нее сжималось горло, стучало в висках, а дыхание сделалось судорожным и прерывистым. В силах ли она выдержать, с ним наедине, разговор о состоянии, в котором находился их ребенок? Она сняла перчатки, чтобы хоть немного охладить пылающие ладони, вытерла свой лоб и попыталась, наконец, взять себя в руки. Как ей объяснить причину своего волнения м-ру Карлайлу?
— Я так люблю этого мальчика, сэр, — сказала она, полуотвернувшись. — И приговор, который так обыденно произнес доктор, вызвал у меня нестерпимую душевную боль.
М-р Карлайл подошел к ней поближе.
— Спасибо Вам за то, что Вы столь близко к сердцу принимаете все, что связано с моим сыном.
Она промолчала в ответ.
— Не говорите ничего миссис Карлайл, — продолжал он. — Я предпочитаю сам рассказать ей об этом. Ее сейчас нельзя подвергать внезапным душевным потрясениям.
— А с чего бы вдруг эта новость потрясла и опечалила ее? Ведь она ему не мать!
Она сказала это яростно и презрительно, словно осуждая Барбару, однако опомнилась до того, как закончила фразу, и последние слова произнесла вполголоса.
М-р Карлайл приподнял веки, и голос его, когда он ответил, показался ей надменным и жестким.
— Вы говорите, не подумав, мадам.
Этот упрек поразил ее в самое сердце, еще раз напомнив, кем она была теперь. Она же гувернантка! М-р Карлайл сочтет ее сумасшедшей, хуже, чем сумасшедшей за такие слова о своей жене. Он уже собирался отойти от нее, когда из ее уст вырвалась страстная мольба:
— Если я правильно поняла… мне показалось… Вы говорили о том, что сейчас некому отвезти Уильяма в какое-нибудь место с более теплым климатом. Сэр, позвольте мне сделать это! Доверьте его моим заботам.
— Он не может ехать. Вы же слышали: д-р Мартин сказал, что это не может надолго продлить его жизнь.
— Хоть на несколько недель, — сказала она. — Но разве они ничего не стоят?
— Возможно… Но что пользы в этом, если он будет оторван от семьи. Нет, мадам Вин. Если мне суждено утратить моего мальчика, я не хочу расставаться с ним до самого последнего мгновения.
