Ты обернулся с сердитым видом. Также ты обернулся, чтобы в последний раз во времена до взглянуть на Джеда Лавинга.
– Будь смел, – процитировал Па любимую фразу из Гете с идиотской смущенной улыбкой, – и могущественные силы придут тебе на помощь.
Но ты не был смел, не в тот момент, и никакие силы не пришли тебе на помощь. Очень долго, наверное минут пятнадцать, ты стоял ссутулившись в углу, приняв позу мальчика, погруженного в увлекательную беседу со своими истертыми ботинками. Наконец, не в силах это дольше вынести, ты поднял глаза, и, казалось, они знали, где найти ее.
Ребекка Стерлинг находилась теперь в глубине зала и направлялась к буфету. Не то чтобы ты последовал за ней – тебя притянула ее гравитация. Ваш первый разговор за много дней состоялся в начале пустого коридора, тускло освещенного флуоресцентной лампой возле спортзала.
– Ребекка, – произнес ты.
– О, Оливер! Привет!
Радость оказаться рядом с Ребеккой чуть не сбила тебя с ног.
Однако вблизи ты заметил небольшой изъян в этом прекрасном образе, которым любовался в спортзале: глаза Ребекки окаймляла влажная краснота. В собственной истории, которую ты снова попытался сочинить, ты принял свою новую роль – худосочного защитника Ребекки.
– Что он сделал? – спросил ты.
– Ты о чем?
– Ты плакала.
– А, ты об этом. Это я просто глаза новой тушью накрасила. Наверное, аллергия.
– Ясно, аллергия.
– Честно, больше ничего.
Ты по-отцовски окинул взглядом зал, словно все в нем были отчасти виноваты.
– Боже, Ребекка. Мы должны кому-нибудь рассказать. Нельзя позволять ему так обращаться с тобой.
Ты произнес «ему», не совсем понимая, подразумеваешь ли ее отца или мистера Авалона.
Даже тогда ты сомневался, что осмелишься что-то предпринять, но все-таки сделал бросок в сторону. В сторону кого? Кого-то. Как стыдно: больше всего ты хотел, чтобы Ребекка попыталась тебя остановить, – тогда этот твой маленький спектакль смог бы длиться дальше. На одно благодарное мгновение ты обрадовался, что Ребекка исполняет свою роль, схватив тебя за кисть.
– Что он с тобой сделал? – снова спросил ты.
– Кто «он» и что «сделал»?
– Кто? Мистер Авалон. Как давно вы… – Ты осекся.
Веснушки на щеках Ребекки вдруг стали ярче на внезапно побледневшей коже. Но девушка так тебе и не ответила. К вам, позвякивая, подошел парень в полном облачении мексиканского мариачи. Это был Рой Лопес; ты не знал его, да и сам он не знал, что проходит сквозь последние мгновения своей жизни.
– Что ты тут делаешь? – спросил он Ребекку. – Мы все тебя ждем в театральном кабинете. Тебе надо надеть костюм. Начало через полчаса!
– Мне надо идти, – сказала тебе Ребекка. – Правда надо.
– Но…
Но момент был упущен.
Прежде чем ты успел сообразить, что еще сказать, Ребекка повернулась к тебе спиной, словно желая, чтобы ты исчез. Однако в тот момент ты все-таки не ушел. Ты оставался на месте, внимательно глядя, как мистер Авалон, стоя под баскетбольной корзиной, замахал Ребекке, в то время как та медленно двинулась через зал. И когда взгляд мистера Авалона скрестился с твоим взглядом, ты узнал, что теория шести секунд также верна. Ты не мигал гораздо дольше.
Как-то в обсерватории Мак-Доналд экскурсовод рассказывал клубу юных астрономов, что, если через мощный телескоп посмотреть на любой затемненный участок небосвода, можно увидеть тысячи галактик в облаке сияния. Скрытые созвездия, чей узор хранит память четырнадцати миллиардов лет, тайну Большого взрыва. В тот момент ты только начинал видеть этот узор, но у тебя не было формул для анализа. В тот момент ты просто смотрел, как мистер Авалон идет за Ребеккой к театральному кабинету. Ты развернулся и пошел в другую сторону.
И вот почти в девять вечера пятнадцатого ноября ты бродишь по муниципальной школе Блисса. Теперь коридоры казались нереальными и уютными в своей безлюдности – приятное напоминание о том, что в этих душных стенах время двигалось вперед и ты был здесь только гостем. Ты провел рукой по ряду ободранных шкафчиков, по доске объявлений, где висело множество самодельных открыток для футбольной команды «Ягуары Блисса» в обрамлении безвкусных извилистых линий; доску окаймляла рама – жизнерадостное, вихревое изображение школьного здания, выполненное Па. Издалека, сотрясая стены, доносилась глухая пульсация танцевальной музыки.
Вслушиваясь в знакомые аккорды песни «Baby Got Back», ты брел по коридорам – «одинокий, как облако», подумал ты в трагично-поэтическом настрое, вспоминая стихотворение Вордсворта, прочитанное в девятом классе. Ты был одинок, словно облако в небе Западного Техаса, и, словно конденсат, ты упал туда, где когда-то впервые поднялось ввысь твое одиночество, – за парту в пустом кабинете миссис Шумахер. На доске было написано: «ОДИССЕЯ: ЧЕМ ОНА ИНТЕРЕСНА СЕГОДНЯ?» Ты вряд ли даже услышал тот первоначальный надтреснутый шум.
Однако же ты встал и вновь вышел в коридор. Тебе было страшно, но ты не понимал почему. Ты крался вдоль дремлющих шкафчиков, мимо кожаного, казенного запаха библиотеки. Полированные деревянные половицы скрипели под ботинками, которые ты взял у отца. Ты почти убедил себя в том, что что-то странное происходит только в твоем собственном извращенном мозгу. Пол под ногами щелкнул, потом застонал. Потом раздался недвусмысленный звук: громкий вопль, совсем не похожий на обычные девичьи визги, часто звучавшие в этой школе. Этот крик отозвался в какой-то первобытной части твоего сознания, паника смыла волной все рациональные мысли, и теперь ты бежал.
В течение многих недель ты украдкой подглядывал в театральный кабинет, пытаясь понять или хотя бы просто увидеть Ребекку. Почему она общалась с тобой, поцеловала тебя, а потом бросила тебя одного? Почему она делала с мистером Авалоном то, чему ты стал свидетелем? Сердце дергалось у тебя в груди; ты в который раз свернул в длинный коридор, ведущий к театральному кабинету, и в последние мгновения твоей подвижной жизни в тебе только множились вопросы.
Треск петарды – быстрые, резкие щелчки. Ты в последний раз свернул за угол, и там был он. Человек, которого раньше ты видел лишь издали в тот вечер возле дома Ребекки, тот парень, мимо которого ты наверняка сотни раз пробегал в школьных коридорах, не замечая, потому что вы оба пристально разглядывали свои ботинки. Молодой человек, о котором ты в своих любовных переживаниях почти забыл. Ты всегда видел его только издалека, скованный своей собственной историей; ты не мог знать, что вас объединяло. Даже оказавшись рядом, ты не мог видеть его отчетливо. Он так сильно трясся, что его черты расплывались. Ты почувствовал острый сернистый запах. «Что-то не так», – громко говорил тебе первобытный мозг, но ничего не мог объяснить. Ты так и не увидел, что за предмет держал этот человек. Паника помешала тебе понять. Руки парня бесконтрольно двигались, странно окоченевшие. У него был потухший, непроницаемый взгляд. Если ты и тогда ничего не понял, то только потому, что, подобно еще 736 обитателям твоей школы, до этого вечера ты не мог поверить, что в этих краях подобное возможно.
