– Когда на ЭЭГ волна резко идет вверх и его мышцы сокращаются дважды, я нажимаю его рукой на «да», а когда мышцы сокращаются один раз, он с моей помощью нажимает «нет».
Чарли тяжело дышал широко открытым ртом.
– Оливер, – сказала Марго, – ты знаешь, кто стоит здесь рядом со мной?
– Подождите…
Обернувшись, Марго бросила на Чарли недовольный взгляд – а может, то было обычное выражение ее обвисшего лица? Она резко крутанулась обратно и снова стала смотреть на монитор, указывая на экран свободной рукой.
– Вот так, – сказала она и поднесла безвольные пальцы Оливера к зеленой части экрана.
– Да, – сказал бодрый компьютерный голос.
– Хочешь поздороваться с братом? – спросила Марго.
– Да, – ответил механический голос.
В наступившей тишине Чарли споткнулся о свой рюкзак и едва не упал в постель брата.
– Оливер… – сказал он. Или не сказал. Чарли с трудом мог сформировать это имя из воздуха.
– Да, – отозвался компьютер.
– Ты и правда меня слышишь?
– Да.
– И все еще, там, внутри, все еще… – Чарли не знал, как закончить свой вопрос.
– Да.
Лишь через двадцать минут Чарли смог немного прийти в себя и вспомнить, зачем приехал в приют Крокетта так рано утром.
– Послушай, – прервала канонаду его вопросов Марго. – Может быть, нам стоит позвонить вашей Ма? Я думаю, ей будет интересно тоже порасспрашивать твоего брата.
Чарли бешено закивал в ответ и неуклюже вытащил из кармана мобильный.
– Ма? – сказал Чарли в телефон. – Ма?
– Чарли? Ты где? Что происходит?
Позже Чарли не сможет вспомнить, как он все это объяснил; в то время все его мысли были поглощены разговором с братом – первым за десять лет. Нет, не первым разговором, но первым настоящим диалогом.
«Да», – слышал Чарли; так говорил Оливер с помощью мышц левой руки, с помощью Марго Страут, с помощью идиотского жизнерадостного компьютера.
– Ты правда понимаешь каждое слово? – спрашивал Чарли.
– Да.
– Я… Что могу я тебя спросить? Что мне сказать тебе?
– Да.
– Ха-ха-ха!
В глазах Чарли стояли слезы, фразы порождали новые фразы.
«И все это время ты все понимал? Ты думал, что никто об этом не узнает? Ты знаешь, что у Ребекки все хорошо? Я виделся с ней – она скучает по тебе, она никогда не сможет оправиться, ты же, наверное, понимаешь это?»
– Да, – отвечал компьютерный голос.
Но не всегда звучало «Да» – после некоторых вопросов Марго подводила руку брата к красной части экрана, чтобы ответить «Нет».
«Тебе очень больно?» – «Нет». – «Мы сделали все, чтобы тебе было удобно?» – «Нет». – «Кровать неудобная?» – «Нет». – «А, значит, окно? Хочешь, чтоб его открыли?» – «Да».
После всех этих лет Чарли понимал, что его вопросы были неполноценными. Из-за односложных ответов Чарли не мог придумать, как задать правильный вопрос. Но открыв окно и тем самым позволив Оливеру вдохнуть свежего воздуха – возможно, впервые за десять лет, – Чарли понял: отвечал ли механический голос «да» или «нет», заданный вопрос оставался неизменным.
Да. Хотя Чарли никогда и не обсуждал этого с матерью, он всегда был твердо уверен: если это окажется правдой, если в теле Оливера еще отчасти осталось сознание, то единственным ответом его несчастнейшей жизни будет «Нет». И все же «Да». Все отчаяние Чарли, все его нереализованные амбиции, все, что казалось ему невыносимым, – какое все это имело значение, когда Оливер, в самой ограниченной жизненной форме, по-прежнему дважды сокращал тенарные мышцы, чтобы сказать «да»?
– Что ты такое говоришь мне? – спрашивала по телефону Ма снова и снова.
– Правду! – сказал Чарли. – Правду!
Правда сделает вас свободными. Его друг Кристофер любил цитировать это изречение из программы анонимных алкоголиков.
Пятнадцать минут спустя Чарли пребывал в щедром, великодушном настроении. Он думал о Ребекке и Па, думал, что может позвонить и сообщить им чудные новости; думал, что эти новости сделают свободными и их; думал, что наконец-то расскажет Ма постыдную, опасную правду о Джимми Джордано и его «дружке-коллекторе» и будет упрашивать мать о помощи – потому что разве не для этого и существует семья?
Десятилетием ранее, на ступенях муниципальной школы Блисса, Эктор Эспина высвободился из этого мира; теперь Чарли наконец узнал, что его брат нашел трещинку в стенах своей тюрьмы, луч света между кирпичами, узкий туннель, ведущий наружу из призрачного мира. Почему? Теперь настойчивый кулак нашел дверь и стучал как никогда громко; возможно, они смогут повернуть заевшую задвижку, нажать на ручку, и вот тогда…
Позже Чарли будет вспоминать, как улыбался ящерице, которая весело бежала по парковке. Будет непросто простить себя за тот бездумный оптимизм, за вновь возродившуюся отвагу, за надежду на то, что досадная двойственность его жизни наконец осталась в прошлом. Тогда Чарли и в голову не приходило, что это совпадение – его приезд и многочасовая чудодейственная работа Марго – могло быть вовсе не совпадением, а только историей, которую сам Чарли и привел в действие.
Оливер
Глава семнадцатая
Жуткое дальнодействие. Не только твою семью и обитателей твоего города связывал с тобой этот неудобный закон физики. В тысячах миль от тебя, в квартире на Восьмой улице, находилось еще одно связанное с тобой тело, заключенное в тюрьму иного рода. Ах, эта квартирка, утерянное обиталище твоего будущего! Книжные шкафы красного дерева, листья комнатного растения зеленью заполняют окна, между зданиями брызжет солнечный свет. И там находилась она, Ребекка Стерлинг, проводя еще один неприметный день на втором этаже своей квартиры: извлекла из гитарных струн что-то немелодичное, отбросила гитару, схватила пальто и вышла на улицу.
Ребекка Стерлинг, теперь двадцатишестилетняя: еще одна пленница того вечера, запустившего цепь ее собственных несчастий. Бренчанье на гитаре, тысяча перекусов хумусом с крекерами, две тысячи чашек кофе. Многочисленные неудачные попытки в работе (младший редактор в журнале – шесть месяцев; помощник агента по недвижимости – три месяца; инструктор по йоге – бросила, даже не завершив курсов в одном из ашрамов в пригороде), череда случайных мужчин, которых она затаскивала к себе в постель и потом быстро выгоняла («У меня утром встреча», – говорила Ребекка, или просто: «Не умею спать с кем-то рядом»), бесчисленные отрезвляющие рассветы, снова в одиночестве в постели. Жалкие картины, но, возможно, они утешили бы тебя, Оливер? Прошли годы, вас разделяли тысячи миль, но жуткому дальнодействию не было до этого дела. И пусть давно потерянная любовь твоих подростковых лет находилась далеко, жила в будущем, где тебе не было места, но она оставалась и рядом с тобой, скованная этой таинственной силой. Как и ты, скованная молчанием.
