Иногда Бри нравилось фантазировать, как через сотни лет их выставят за стеклом в музее на экспозиции, посвященной ее «ранним годам». Плашка рядом с пожелтевшим блокнотом будет гласить: «В этом дневнике запечатлены уникальные озарения Бри, связанные с ее печальным юношеским опытом. Тем не менее в них уже слышится голос чуткого наблюдателя, которому вскоре предстоит стать голосом ее поколения».
– Что касается собеседований в вузы, – продолжал вещать мистер Филипс, – ближе к лету мы проведем серию тренингов и преподадим вам несколько ораторских техник, чтобы вы могли попрактиковаться на каникулах. Списки с датами появятся после Рождества. Заранее бронировать не нужно – мест хватит на всех. Еще вам стоит подумать о внеклассной деятельности. Помните, скучных людей в Оксбридж не берут! Вы должны чем-то выделяться. Так придумайте чем!
Бри услышала, что Хьюго и его дружки снова хихикают, и обернулась посмотреть. Оказывается, Хьюго стащил образец заявления Сета, нарисовал на нем толстый волосатый пенис и теперь показывал остальным.
– Эй! – прошипел Сет, пытаясь отобрать лист. – Он мне нужен!
Хьюго проворно спрятал его за спину.
– И зачем же тебе нужен рисунок члена? А, Сет?
– Ха-ха! – загоготали остальные. – Мальчик-гей, мальчик-гей!
– А ну заткнитесь! Ты знаешь, о чем я. Верни образец.
Учитель наконец заметил суматоху:
– Какие-то проблемы, джентльмены?
Хьюго покачал головой, по-прежнему пряча рисунок за спиной:
– Никаких, сэр.
– Хорошо. – И мистер Филипс вернулся к рассуждениям про университеты.
Хьюго явно наслаждался привлеченным вниманием, особенно со стороны двух девочек, которых Бри едва знала. Они хихикали, стреляли в него глазками и томно наматывали волосы на палец. Хьюго им подмигнул, и они прыснули в кулак.
Бри добавила к своему списку еще одно «самоуважение».
Глава 3
СРАЗУ ПОСЛЕ ЗВОНКА БРИ тронулась по коридорам, стараясь по возможности не привлекать к себе внимания. Встреча с мистером Феллоу всегда выбивала ее из колеи. Вот и сейчас ей пришлось прислониться к шкафчикам и сделать пару глубоких вдохов, прежде чем переступить порог аудитории.
Хотя Бри уселась прямо перед учительским столом, мистер Феллоу даже не поднял на нее глаз. Постепенно в класс начали подтягиваться другие ребята. Они неохотно доставали из дизайнерских сумок томики поэзии Филипа Ларкина. Бри не сводила взгляда с мистера Феллоу. Он что-то сосредоточенно писал на официальном бланке формата А4, каштановые волосы падали ему на глаза. Бри сглотнула. Скрестила ноги в полосатых колготках. Снова их расплела.
Наконец мистер Феллоу заметил учеников и выпрямился.
– Прекрасно, прекрасно, – пробормотал он, ни к кому конкретно не обращаясь. Затем вышел на середину класса и прислонился к белой интерактивной доске. – На чем мы остановились?
Бри вскинула руку и, не дожидаясь разрешения говорить, отрапортовала:
– На стихотворении «Чуть-чуть не считается».
С галерки послышались стоны. Бри не была уверена, вызваны они поэзией Ларкина или ее усердием на уроке.
Мистер Феллоу взял со стола свой потрепанный сборник и быстро его пролистал.
– Верно, Бри.
Она тут же откинулась на спинку стула, греясь в лучах его похвалы – не важно, какой бы мелкой и незначительной та ни была.
Мистер Феллоу нашел нужную страницу и с выражением прочитал:
Печальный промах: яблочный скелет
Ударился об урну. Рикошет —
И закатился в угол. Или нет?
Свивая в узел годы и века,
Ко рту вдруг возвращается рука —
И плод в ней, не надкушенный пока.
– Итак, в этом стихотворении Ларкин пытается бросить яблочный огрызок в урну, но промахивается. Что вы, ребята, об этом думаете?
Парень по имени Чак поднял руку.
– Да?
У Чака были маслянисто-черные, явно крашеные волосы.
– Думаю, ему и пытаться не стоило. Последние десять стихотворений он только ноет и ноет по любому поводу. Черт, если он реально в такой депрессии, что даже огрызок удержать не может, сходил бы лучше к врачу.
По классу прокатились смешки. Мистер Феллоу тоже не удержался от улыбки.
– Значит, у Ларкина депрессия?
Приободренный успехом, Чак яростно закивал:
– К гадалке не ходи. Я не понимаю, сэр, почему мы который урок читаем этого неудачника? Он же только и может, что хныкать! У других классов программа повеселее.
На любом другом уроке за такие дерзости можно было и схлопотать. Но мистер Феллоу отличался от всех учителей. По сравнению с ними он казался глотком воздуха в заколоченном гробу, пятнадцатиминутным антрактом в скучной пьесе, долгожданным привалом в многодневном переходе через горы… Тут у Бри заканчивались сравнения. Но самое главное – он обладал характером. Мистер Феллоу видел в учениках личности, а в отличниках – потенциальных гениев (а не массажер для своего преподавательского самолюбия). Никто не знал, как он получил эту работу или почему его до сих пор не выгнали. Он постоянно приносил им книги, которых не было в утвержденном директором списке, мог пропустить крепкое словцо, а по слухам, после одного выпускного даже выкурил с учениками косяк.
– Значит, Ларкин раздражает всех?
Рука Бри взметнулась в воздух.
– Нет. Мне он нравится.
– Сюрприз-сюрприз, – прошептал кто-то сзади, и класс снова всколыхнули смешки.
Бри и ухом не повела. Ну, почти.
– Что ж, приятно слышать, что он нравится хоть кому-то.
При этом мистер Феллоу даже не взглянул на Бри, и она сразу поникла.
– А вам, ребята?
– Он нудный.
– Он тоскливый.
– Не мог написать что-нибудь повеселее?
– Или поменьше! Теперь нам тоже тоскливо.
Мистер Феллоу покачал головой:
– Ребята, мне больно это слышать. Филип Ларкин – один из самых титулованных британских поэтов. Не стоит недооценивать его только потому, что у него грустные стихи.
Снова поднятая рука.
– Да, Бри?
– Некоторым еще не нравится, что он был сексистом.
– Верное замечание.
Бри просияла.
– Но меня огорчает, что вы не стремитесь увидеть второе дно его стихов. А оно там есть.
На этот раз руку поднял Чак.
– Да?
– Сэр, кому охота копаться в грязном белье лузера, который умеет только ныть, какая хреновая у него жизнь? Лично мне фиолетово, что у него там были за расстройства. Может, почитаем кого-нибудь еще?
