– Невероятно!.. Уловить и распознать тональность, никогда не занимаясь музыкой?
– Да. Очевидно, я с этим родилась. И когда я убедилась, что у меня такой слух, я начала прислушиваться к звукам вообще. К тому, как звучит гараж, используя чувствительность моего уха, чтобы выявить связь между скрипами и другими таинственными звуками в грузовиках и тракторах с плохо отрегулированными двигателями, так что я стала улавливать даже крошечные, едва уловимые звуки, что означает необходимость в точное время позаботиться о них, чтобы избежать целого букета неприятностей потом. Я полагаю, что в этой стране, пока что-нибудь непоправимое не случилось, никто не задумывается обратить внимание на необходимость принятия самых неотложных предупредительных мер. А я… да вот прямо сейчас я слышу, как скрежещет автоматическая трансмиссия этого «амбуланса» при переключении передач, и наш шофер, когда доберется до Иерусалима, должен будет проверить масло в коробке передач, чтобы мы не застряли под дождем на обратном пути из Иерусалима…
4
Даниэла не в состоянии вспомнить возраст каменных обломков, лежавших возле ее обеденной тарелки четыре дня тому назад во время незабываемого вечера на раскопках, но она ухватила суть археологических рассуждений об эволюционной «трансмиссии» и прониклась верой, что, вернувшись домой, сможет должным образом объяснить все Амоцу. Ее гость из Уганды являлся всего лишь одним составляющим звеном изыскательской экспедиции, пусть даже и единственным, отмеченным докторской степенью, подтвержденной ни много ни мало археологическим департаментом Лондонского университета; тем не менее, именно последнее обстоятельство поддерживало в нем некоторую самоуверенность, или, говоря точнее, смелость, с которой он, в конечном итоге, оказался в комнате иностранной дамы с тем, чтобы сделать ей не совсем обычное предложение.
– Приношу глубокие извинения за вынужденную бесцеремонность и вторжение в вашу частную жизнь, – извинялся стройный темнокожий археолог, опускаясь в кресло, стоявшее в футе от ее кровати, – но поскольку нам стало известно, что завтра вы возвращаетесь в свою страну, в то время как сегодня вечером мы отправляемся на раскопки, мы решили переговорить с вами в частном порядке, даже не поставив в известность о наших намерениях уважаемого Джереми. Для нас очень важно, чтобы вы услышали о наших проблемах раньше, чем кто-либо другой, и, главное – до того, как мы проконсультируемся с вашим зятем. Как видите, я говорю с вами не только от своего имени, но и равным образом от имени моих друзей, которых очень порадовало краткое ваше появление здесь и проявленный вами интерес – искренний и неподдельный, как нам показалось. Но прежде всего, я хочу спросить вас – есть ли шанс, что в течение следующего года вы вновь посетите Танзанию? Или просто Африку?
– Вернусь ли я в Африку в следующем году? – Она рассмеялась. – Не думаю. Скорее всего, я уже никогда сюда не вернусь. То, что я оказалась здесь… это частный визит. Своего рода визит-утешение. Для меня, и для моего зятя. И цели достигнуты. Мы с мужем были в Танзании три года назад, когда моя сестра была еще жива, и вместе с ней и с зятем побывали в природных заповедниках. Если Джереми решил остаться с вами, ему придется совершить путешествие, чтобы увидеть нас.
Несмотря на одобрительное отношение к ее пребыванию здесь, Даниэла чувствовала, что у нее нет твердо выраженного желания остаться здесь. Ученому гостю было скорее приятно, как если бы его еще не высказанная просьба напрямую зависела от решения ее уехать или остаться здесь навсегда.
– К слову сказать, Джереми не смог бы остаться с нами на сколько-нибудь продолжительное время.
– Но почему? – вырвалось у нее скорее с недоумением, чем с тревогой.
– Потому что изыскательские экспедиции, вроде нашей, обеспечены бюджетом ровно на год, после чего мы должны свернуть все работы и вернуться в наши собственные страны. Но я уверен, что Джереми уже приглядел для себя другое место работы.
– И где же? – нахмурясь спросила она. – Согласитесь, что для него нет ничего лучшего, чем вернуться обратно в Израиль.
– Но, по его словам, он не верит, что у вашей страны есть будущее.
– Чепуха… и глупость. Я бы советовала вам никогда не слушать, что он там несет.
Доктор Кукириза был заметно озадачен столь бурной реакцией израильтянки, после которой последовало продолжительное молчание. И ему понадобилось немалое время, чтобы преодолеть собственную застенчивость и мягким голосом, как можно более обтекаемо и деликатно приступить к изложению своей просьбы. Начал он с описания бедственного положения любого африканского ученого, который, несмотря на персональные достижения, научную смелость и внешнюю независимость, на самом деле полностью зависит от оценки его работы белыми исследователями, которые контролируют экспедиционные достижения, фиксируя их официально в государственных архивах, и дают – или не дают разрешение на демонстрацию тех или иных находок на организуемых различными фондами выставках. В их собственной команде, работающей на раскопках, есть несколько человек, напрямую связанных со студентами, обучающимися в Америке и Европе, которые видят свое будущее в изучении больших человекообразных обезьян Африки, эти коллеги сообщают о достижениях и находках африканцев – уже сделанных, и тех, что они рассчитывают найти в будущем. Но даже если эти белые будут вдохновлены своими африканскими коллегами, они не смогут вынести окончательного решения о научной ценности проделанной работы, пока не получат возможность увидеть и исследовать сами артефакты, оценив все сопутствующие этим находкам обстоятельства. А это, в конечном итоге, влияет на вопрос о финансировании.
– Тогда почему бы вам просто не пересылать им все, что вы нашли? Это ведь так просто.
– Это могло бы быть просто, – согласился угандиец. – Могло бы… но, увы, это совсем не просто. Потому что существует прямой запрет на вывоз всего найденного на территории страны без специального разрешения правительства.
– Но почему?
– Потому что все эти ископаемые находки объявлены национальным достоянием.
– Обезьяньи кости?
– Именно они, мадам, – лицо его помрачнело, а в голосе появилось напряжение. – Именно останки человекообразных обезьян, пролежавшие в земле миллионы лет, являются национальными сокровищами, в первую очередь, и когда огромный музей антропологии будет возведен в Танзании – или в какой-нибудь из соседних африканских стран, – в нем будет выделен Зал Славы для выставки находок нашей экспедиции. В Африке нет живописных шедевров, нет исторических памятников, увековечивших воспоминания о древних сражениях или войнах, изменивших лик планеты, как нет и великих писателей и мыслителей, чьи работы признаны классическими. Так чем же мы будем гордиться, если не тем, что так щедро подносит родная земля? Только своим вкладом в развитие человеческой цивилизации. Но разве даже одного этого мало?
Вот теперь она почувствовала смущение от необдуманно и поспешно произнесенных слов о ценности «обезьяньих костей» – и с энтузиазмом закивала.
А он продолжал объяснять: когда находки посылают за пределы Африки, необходимо получить не только специальное разрешение, но также оплатить страховку, гарантирующую, что все посланное будет возвращено целым и невредимым, а это, плюс стоимость пересылки морским путем, намного превышает их финансовые возможности, не говоря уже о сопутствующих подобному мероприятию проволочках и сложных бюрократических процедурах. Существует также убеждение, что если кости, подобные этим, начнут путешествовать по миру, ученые перестанут посещать Африку, совершая длительные путешествия издалека, а предпочтут изучать их, не выходя за пределы своих кабинетов, и только расписываясь в получении посылок. Совсем недавно в Эфиопии потребовался собственноручно начертанный автограф императора Селассие, чтобы судовладелец принял на борт посылку с челюстью шимпанзе, отправленной для идентификации палеонтолога Франции.
