Эфрат выслушала его с видимым удовольствием, взгляд ее был полон иронии.
– Иерусалим? Почему бы и нет.
У въезда в больницу Шаарей Цедек их уже поджидала Нофар, облаченная в белую униформу; черные кудри ее были стянуты назад и скручены старомодным узлом. Она была в полном восторге от встречи с племянниками, обнимая и целуя их, а затем, как она делала это всегда, подхватила на руки Нади, словно он был еще грудным младенцем. Первым делом она направилась к большому кафетерию, который оказался наглухо заперт. Нофар хлопнула себя по коленке: «Как это я могла забыть? Ведь в субботу они закрыты». Яари поспешил к машине, откуда вернулся, согнувшись под тяжестью огромной хозяйственной сумки. Нырнул как можно глубже в ее бездну и вспомнил, что этим утром Эфрат потрудилась, не жалея сил. И тогда, расположившись у большого окна, они устроили себе настоящий пикник. Дети самым решительным образом набросились на питы, заполненные хумусом и овощами, а Эфрат грела ладони, держа кружку с горячим кофе, налитым из большого термоса. Нофар довольствовалась нарезанным огурцом, а Яари с полной самоотдачей расправлялся с сэндвичем, от которого он («ешь ты… нет, я не хочу, попробуй сам») где-то в районе полудня уже отказывался, пытаясь совместить это занятие с рассказом о посещении военной базы; мычание, кивки и покачивание головой – так это показалось бы стороннему наблюдателю. Кончилось тем, что Нофар попросила разрешения у своего родственного клана познакомить всех желающих с местом новой ее работы.
По дороге в травмпункт Нофар принесла отцу (он оказался единственным, кого ее предложение заинтересовало) зеленый халат и помогла в него облачиться, проведя затем в изолированную темную комнату, очень теплую, с единственной кроватью, на которой лежал полуголый молодой человек, соединенный паутиной трубок с подвешенными сосудами и пластиковыми контейнерами. Голова его целиком была обмотана бинтами, исключая лишь оба глаза. Нофар подошла поближе и громко произнесла его имя, после чего молодой человек медленно повернул голову. «Ну, вот, – весело произнесла Нофар, – можешь познакомиться с моим папой. Ему не терпится услышать о твоем возвращении с того света».
Утопая в медицинских терминах и врачебных деталях, Нофар поведала отцу сагу о несчастье, случившемся с молодым строителем, свалившимся с лесов и доставленным в травмпункт практически мертвым, но, как видишь, папа, возвращенным к жизни. Я правильно излагаю? – вызывающим тоном спросила она у неподвижно лежавшего пациента. Ты вознамерился улететь из этого мира, не так ли, но мы тебе этого не разрешили, верно? Поймали тебя в середине полета.
И молодой человек, совсем еще юноша, выразил все, что он мог бы сказать, восхищенным взглядом, устремленным на раскрасневшееся лицо Нофар, которая с необыкновенной нежностью в голосе поддразнивала его. На каждое ее слово он пытался кивнуть сплошь забинтованной головой, хотя не похоже было, чтобы Нофар нуждалась в его подтверждении. Глаза ее были полны неподдельным волнением, но она продолжала мягко укорять пациента. «А ну, скажи мне, что было у тебя в голове, когда ты попробовал безо всякого разрешения выбраться отсюда? Тебе надоела жизнь?»
Из белого, бывшего некогда головой, шара на девушку неотрывно глядели глубоко запавшие, полные страдания глаза, а едва слышный голос напоминал пронзительный стон, издаваемый перед смертью маленьким зверьком. Однако Нофар безжалостно продолжала гнуть свою линию, как если бы речь шла об обыкновенном больном, а не о человеке, в буквальном смысле висящем между небом и землей, между жизнью и смертью – она продолжала назидательно, словно пожилая учительница, втолковывать ему символ своей веры.
– Ты обязан выжить, не для того ты был рожден, чтобы улизнуть от нас, не прожив еще и половины срока!
И она разгладила укрывавшую больного юношу простыню, легко прикоснулась губами к его векам, сменила отводящие мочу трубки и жестом попросила визитера покинуть помещение.
В холле Нета и Нади с энтузиазмом катали инвалидное кресло, постоянно припадая к бутылкам с шоколадным молоком. Эфрат, уже успевшая наградить себя второй чашкой кофе, сосредоточенно занималась макияжем, используя для этого мутноватое оконное стекло с видом на Иерусалим.
– Послушай, Амоц, – твердым голосом сказала она, обращаясь к Яари, который в это время, освободившись от зеленого халата, возвращал его Нофар, – поскольку ты обманом затащил меня в Иерусалим, и поскольку мы все еще здесь, почему бы нам не встретиться с иерусалимской любовницей твоего папочки?
– Любовницей? – Яари был ошеломлен. – С чего бы это взбрело тебе в голову?
– Жалко упустить такой случай. Ты ведь не против? – голос ее звучал холодно, и таким же был взгляд. – Мне очень хочется узнать, что же заставляет ваше семейство врать.
12
Ирмиягу включил зажигание, и карбюратор, чихнув, в то же мгновение замолк. Подождав несколько минут, он предпринял еще одну попытку.
– Сиджиин Куанг, – сказал Ирми, – так рвется взяться за руль, чтобы рвануть прямиком, не разбирая, куда мчится, что я из-за этого потерял связь с двигателем. Сядь рядом со мной, вот так. У нее, разумеется, сильно развита интуиция, но так будет безопасней. Я ей доверяю, но ошибиться может и она.
– Ты знаешь, как нам лучше выбраться отсюда? – с некоторой тревогой спросила Даниэла.
– Более или менее. Теоретически ничего сложного.
– Это теоретически, а на практике?
– Да не бойся ты. Как долго мы добирались сюда от фермы? Тут тридцать или сорок километров по хорошей дороге. Ну, а поскольку ты вооружена Ветхим Заветом, и, более того, еще и Новым – тебе совершенно не о чем беспокоиться.
Двигатель опять было заартачился, но тут уже показал характер Ирмиягу, и после нескольких приступов кашля и свиста машина признала поражение и выкатилась на грязную дорогу. Ирмиягу зорко вглядывался во тьму, стараясь поточнее угадывать причудливые повороты на пути, а потому попросил Даниэлу не отвлекать его ненужными разговорами до тех пор, пока они не минуют все неожиданные препятствия – хотя бы до первого перекрестка.
Даниэла оскорбленно пожала плечами и принялась перелистывать Библию, и тут же перед ними возник непредвиденный перекресток, точнее развилка. Ирмиягу повернулся к родственнице и, кивнув налево, спросил для уверенности – помнит ли она это место?
– Ты помнишь? Здесь ты… Правильно? Эта развилка?
Даниэла взмокла. Ничего она не помнила.
– Ты… ты спрашиваешь меня? Меня, которая способна заблудиться в центре Тель-Авива? Я должна, по-твоему, нести ответственность за то, что происходит с автомобильным движением в Африке? Нет уж, пожалуйста – решай все сам.
Ну, хорошо. Он и выбрал – повернул налево. И вскоре стал узнавать, как ему казалось, какие-то приметы их утреннего путешествия. Деревья на обочине… пустоши. Немного успокоившись, он стал, не открывая рта, что-то напевать, прибавил скорость. Затем посмотрел на женщину, которой недолгое пребывание на воздухе Африки добавило на лице яркой краски.
– За время своей карьеры приходилось ли тебе когда-либо учить Библию?
